Олег Ёлшин - Франсуа Винсент

– Кретин, – спокойно произнесла девушка и пересела за другой столик.

Он не хотел ее обижать – так получилось. Хотелось с кем-то поговорить, и не помнить те загорелые руки, глаза, а они все время возникали в памяти. Наверное, поэтому и обидел эту девушку, с которой никуда ехать не хотел…

Да, он никуда ехать не хотел! Проснулся. За окном снова был солнечный день. Какие-то птицы щебетали за окном и разбудили его. Снег растаял даже здесь, за кольцевой, и странная весна начинала бурное течение в лето. В январе месяце! Он отпустил машину с охраной, позвонил в офис, сказав, что не приедет. Да, и зачем он был там нужен? Теперь он мог месяцами, даже годами жить на далеком острове или на другой планете, а его фирма безостановочно продолжала бы качать для него деньги и слать отчеты. И зачем он вообще туда ездил?

Оглядев спальню, прошелся по этажам. Вот почему когда-то он выбрал именно такой проект дома. Особняк в три этажа с круглыми башенками, эркерами напоминал то ли крепость, то ли замок. Не хватало только герба. На стенах висело старинное оружие, доспехи, прочие антикварные вещи. Словно, это место принадлежало средневековому рыцарю. Здесь были не комнаты, а залы с каминами. Стены были выложены из камня и кирпича, и никакая штукатурка их не закрывала. Тяжелая старинная мебель. Причудливые люстры свисали на толстых цепях чуть ли не до самого пола, и если бы в них горели не лампы, а свечи, его бы это не смутило. Наверное, архитектор и дизайнер этого проекта тоже были «с приветом» из своей прошлой жизни.

Он вышел во двор, огляделся, огромный каменный забор надежно скрывал его от всех. Сюда он никогда и никого не приглашал.

– Почему? – подумал он. – Мой дом моя крепость!

Посмотрел на солнце, и в этот миг, словно перенесся за тысячи километров. Наверное, ТАМ оно только вставало, начиная освещать поля, горы, развалившийся замок, булыжную мостовую, старый дом напротив. Мари, наверное, уже проснулась и пошла к своим лошадям – напоить их, дать корм, помочь старому конюху. Сотни лет, изо дня в день, эти люди делали одно и то же, но им не было скучно и одиноко.

Как молодая, красивая девчонка может жить одна в такой глуши? Поймал себя на мысли, что с момента, как улетел оттуда, думал только о ней. И сейчас, глядя на солнце, словно передавал ей привет. А еще какое-то нелепое чувство вины не давало покоя. Как он снова хотел оказаться там, в старом разрушенном замке, увидеть ее…

– Интересно – смог бы он жить в такой глуши?

– Наверное, нет.

– А с ней?

– Наверное, да!

– Сошел с ума, кризис среднего возраста? Неужели такая мелочь могла выбить его из седла?… Какого седла? Что он несет! Он ездит на Хаммере! Уродливый вкус, – вдруг подумал он. – Как пацан. Но Хаммер ему нравился – огромное послушное животное, сидишь на нем верхом, и смотришь на всех с высоты.

– Все, хватит, пора развеяться, – решил он…

Оседлав свой Хаммер, он помчался в Москву. Через несколько километров, подъехав к кольцевой, его верный конь попал в страшную пробку. Он давно не ездил в этой стране сам. ТАМ ездил. С удовольствием брал напрокат машину и наматывал сотни километров. А ЗДЕСЬ нет. Обычно возил шофер, а позади шла машина прикрытия. А сейчас завяз в жутком месиве из машин и выхлопов газа, не в силах сдвинуться с места. Машины толкались лбами, не пропускали друг друга, сигналили, нервничали, все напоминало стадо диких животных, которых кто-то загнал в эту узкую колею. Разных животных. Одни флегматично спали, стоя на месте, другие, ощерившись злобными оскалами капотов, готовы были сожрать каждого на своем пути, третьи, увешанные мигалками и антеннами спецсвязи, лезли напролом, становясь на дыбы. Всем нужно было попасть в эту воронку, которая сливала их в желанный город – он накормит, заправит, даст для жизни все.

И как ребята ухитрялись за какие-то двадцать минут довозить его до самого центра? – подумал он.

Проехав еще несколько километров, увидел вывеску «Метро». И совершенно дикая мысль пришла в голову. Бросив машину у обочины, он спустился вниз. Здесь не был около десяти лет. Девушка – контролер, смеясь, учила его опускать какой-то жетончик в панель турникета.

– Ты откуда такой взялся?

– Оттуда, сверху.

Ему самому было смешно. Потом его прижали к дверям вагона и тащили по темным тоннелям куда-то в центр. Очень понравилось! Столько людей! Все такие разные! Он чувствовал себя ребенком, которого потеряли в этом огромном городе. Потом обязательно найдут, а пока можно делать все, что угодно! На какой-то станции выскочил, по чудо-эскалатору поднялся наверх, долго шел по подземному переходу, ел пирожок, который купил за тысячу рублей – забыл взять сдачу. Совал деньги прилично одетым нищим с какими-то табличками. Опускал их в шляпы музыкантов, певцов. Как все было интересно вокруг! Как он одичал за своими стенами! Наконец, поднялся на улицу.

Солнце брызнуло в глаза. Эта январская весна согревала необычным теплом старые улочки и подворотни. Люди спешили по своим делам, проходили мимо, а он был гостем в этом большом городе, счастливо озираясь по сторонам. Одни еще не сняли жаркие шубы, молодые девчонки уже нацепили мини и, наперекор всему, сияли открытыми пупками, с нетерпением встречая эту раннюю весну.

Наконец, забрел в один двор. Здесь не был, наверное, лет пятнадцать. Когда-то в этом доме жила его семья. На этом углу отец парковал жигуленок. А тут была детская площадка. Там дальше булочная, куда его мама посылала за хлебом. Теперь на его месте виднелся салон красоты.

– А хлеб больше в этом районе не едят? – подумал он. Мимо прошел старик. Он узнал в нем соседа. Старик на него внимания не обратил. Да и какая разница. Тогда, один за одним, навсегда ушли сначала папа, потом мама. Случилось это, когда ему было двадцать пять, и он больше не смог оставаться здесь. Поменял квартиру на другой район и уехал. Снова оглянулся на свой дом, и показалось, что прощается с ним навеки и видит его в последний раз.

Дальше шел по улицам, сам не зная куда, а печальные воспоминания оставались позади, во дворе его юности. Вот еще одно знакомое место. Ноги сами привели его сюда. Та самая деревянная скамейка. Надо же, сохранилась! Сохранила воспоминания. Тогда ему было восемнадцать, а к НЕЙ подниматься нельзя – там родители, бабушка, дедушка… И к нему тоже нельзя. Они сидели на этой лавке и целовались. Тогда, после института и лекций эти улицы стали их домом на целый год. Так же светило солнце, и никуда от этой лавки уходить не хотелось. А однажды он вошел в этот двор и увидел этих двоих. Ее и его друга. Они сидели и целовались. На этой же лавке. Нет, они не обманывали его, и она ему ничего не обещала, так случилось. Тогда он их простил. Но, это было в последний раз, когда он кому-то что-то прощал. А потом даже взял в свою фирму, теперь уже ее мужа. И этот муж недавно обнаглел до того, что решился просить у него тот самый тендер. Обнаглел? Нет, он опять не обманывал его, просто хотел честно выиграть. Просил лишь о том, чтобы он не использовал связи… Кстати, как там эти двое? Надо как-нибудь позвонить… Он в последний раз оглянулся на скамейку – там и сейчас сидела какая-то парочка…