Вячеслав Коротин - «Флоту – побеждать!»

– Ваше высокопревосходительство! Светает уже – вы разбудить приказывали, – вестовой тряс адмирала за плечо.

– Что случилось? – резко сел на кровати Макаров.

– Ничего пока, ваше высокопревосходительство, – вытянулся возле адмиральской койки матрос. – Разбудить приказали, как рассветет…

– Ну да… Ладно… – Степан с трудом возвращался в реальный мир. – Распорядись насчет завтрака…

– Через три минуты будет, – откозырял вестовой и вылетел из спальни.

– Доброе утро, Эдуард Николаевич! – поприветствовал адмирал Щенсновича, поднявшись на мостик. – Вы вообще этой ночью спали?

– Здравия желаю вашему высокопревосходительству! Пару часов сна урвать удалось, но что поделаешь – ночи сейчас короткие.

– Что адмирал Молас?

– Пока не появлялся. Прикажете за ним послать?

– Не стоит. Пусть отдохнет лишние полчаса. А вас я попрошу запросить эскадру по поводу повреждений, потерь на кораблях и остатках угля и снарядов.

– Уже сделано, ваше высокопревосходительство…

– Да оставьте вы, Эдуард Николаевич. Попрошу без чинов. Итак?

– Пожалуйста! – Щенснович протянул командующему несколько листов.

– Спасибо!

Так… Угля хватит всем. Ну или почти хватит. Потери убитыми-ранеными представимые – от десятка на «Цесаревиче» до семи десятков на «Ретвизане», «Победе» и «Петропавловске». Со снарядами тоже ожидаемо. Осталось приблизительно по двадцать процентов шестидюймовых и по десятку главного калибра на ствол. На «Цесаревиче» и того хуже – двенадцать в кормовой башне и шесть в баковой. Ну да – броненосец палил вчера практически без помех, странно, что вообще в погребах хоть что-то осталось…

Отряд Ухтомского шел параллельным курсом, и можно было без особого труда оценить состояние его броненосцев. «Севастополь» и «Полтава» выглядели вполне прилично, а вот то, что «Петропавловску» вчера пришлось лихо, просто бросалось в глаза. И дифферент на нос весьма ощутимый, и развороченная вторая труба, беззащитно задранные к небу пушки кормовой шестидюймовой башни, «срубленная» почти под корень грот-мачта… Неудивительно, что потери в людях на нем оказались самыми высокими на эскадре.

– Ваше высокопревосходительство! – влетел на мостик лейтенант Развозов. – Телеграмма с «Пересвета».

– Что, – обрадовался Макаров, – жив еще, курилка!

– Не совсем так, – слегка смутился офицер, протягивая адмиралу бумагу. – Вот.

Тааак! «Минная пробоина… Сидим на камнях у самого Эллиота… Погрузились по клюзы… Возможны атаки японцев… «Грозовой»…

– Какие новости, Степан Осипович? – поинтересовался Молас, только что зашедший на мостик.

– Здравствуйте, Михаил Павлович, – протянул руку командующий своему начальнику штаба. – В этой телеграмме есть две: плохая и хорошая. С какой начать?

«Блин! – подумал про себя Степан. – Это уже вообще из области анекдотов. Докатился…»

– Предпочитаю узнать сначала плохую. Исходя из того, что я вижу на плаву практически всю нашу эскадру, новость не самая неприятная.

– Именно. Вы почти угадали со своим «практически». «Пересвет» можно считать погибшим.

– Что значит «можно считать»? – напрягся Молас.

– А вот это и есть хорошая новость: сидит на камнях у Эллиотов с минной пробоиной. Но долго не просидит – первый же свежий ветер, думаю, его и с мели стащит, и утопит.

– «Аскольд» передает: дымы с кормовых румбов, – вмешался голос сигнальщика в беседу адмиралов.

– Думаете – японцы? – тут же спросил командующего Молас.

– Больше некому. Сколько до Чемульпо, Эдуард Николаевич?

– Около двадцати миль, – немедленно отозвался Щенснович.

– Спасибо!

Степан внутренне напрягся – вот он, «последний и решительный».

– «Аскольду» – произвести разведку. В бой не вступать, – начал чеканить слова Макаров. – Эскадре: «Приготовиться к повороту на шестнадцать румбов влево. Второму броненосному отряду вступить в кильватер Первому». «Крейсерам следовать к «Аскольду».

– «Аскольд», «Баян», «Богатырь», – докладывал сигнальщик. – За ними еще дымы.

– Ясно. – Того даже не тронул бинокль. – Здесь все. Передайте на «Сума» и «Акаси»: «Развернуться и следовать в Цинампо». Остальным перестроиться в кильватер: «Асахи», «Адзума», «Чиода», «Нийтака», «Идзуми», «Яейама». Генеральный курс прежний.

Русские крейсера благоразумно не стали идти на сближение с последним из оставшихся в строю японских броненосцев – отвернули. Отвернули, открывая дорогу своим «большим братьям» – шести броненосцам артурской эскадры, которые весьма решительно направлялись в сторону противника.

Того совершенно ясно понимал, что это конец, но оставался шанс превратить полный разгром в «поражение по очкам».

– Передать на «Асахи»: «Держать курс так, чтобы выйти на дистанцию в пятнадцать кабельтовых».

– Вы посмотрите только – какой отважный у нас противник, – улыбнулся Макаров, глядя на маневр Того. – Он просто собирается разыграть из себя Тегетгофа. Но здесь ему не Лисса.

– Не понял, Степан Осипович. Думаете, японцы пойдут на таран?

– А вы считаете, что у Того есть другой выход? К тому же по заполненности своих погребов он вполне может судить и о количестве снарядов у нас. И если мы клюнем на его провокацию, и начнем палить главным калибром сразу, то его бронепалубные недомерки вполне смогут дотянуться до наших бортов своими форштевнями.

– Понимаю…

– Вот именно. Эдуард Николаевич!

– Слушаю, – немедленно отозвался Щенснович.

– Передайте эскадре: «Быть готовыми к попытке противника пойти на таран. Открывать огонь главным калибром разрешаю только с десяти кабельтовых сегментными снарядами, с восьми – прочими. При сближении до пяти кабельтовых и угрозе тарана или минной атаки – отворачивать». И тоже ложитесь на сближающийся курс. Посмотрим, у кого нервы крепче. Румб вправо…

Макаров просто приглашал противника прижать себя к берегу, но у Того имелась другая цель – прорваться в корейский порт любыми средствами. Чтобы дошли хотя бы «Асахи» и «Адзума»…

Первыми открыли огонь головные броненосцы, когда вышли на траверз друг друга. Средним и противоминным калибром. Башни пока молчали. Один за другим присоединяли свои голоса и другие корабли обеих эскадр. Дистанция была невелика, и на бортах один за другим стали отмечаться разрывы. Немного – слишком на большой скорости разносило противников контркурсами. Как русские, так и японцы понимали, что главные события станут развиваться в самые ближайшие секунды.

«Крейсерам атаковать противника в юго-восточном направлении. Пусть каждый исполнит свой долг!» – расцветилась флагами мачта «Тацуты». Практически мгновенно остальные японские корабли ответили «Тенно хейко банзай!» и стали поворачивать в сторону русской колонны. «Чиода» нацелила свой форштевень на «Петропавловск», «Нийтака» повернул на «Победу», «Идзуми» шел к «Цесаревичу», а «Яейама» с «Тацутой» устремились к борту русского флагмана. «Асахи» и «Адзума» согласно приказу командующего оставались на прежнем курсе, но, чтобы хоть как-то помочь своим «младшим братьям», открыли огонь и главным калибром. Содзи, Икеанака, Мураками, Нисияма и Камая – командиры идущих в атаку крейсеров прекрасно понимали, что ведут свои корабли на верную гибель. Вместе с экипажами. Варианта предполагалось только два: либо суметь дотянуться своим тараном до борта вражеского броненосца и в этом случае погибнут оба, либо не успеть сделать этого и быть расстрелянным в упор русскими. Но даже второй случай означал смерть в бою за императора, и погибнуть с честью сейчас казалось более желанным, чем привести свои корабли в Японию после такого поражения. И если удастся утопить хоть один вражеский броненосец, то все остальные жертвы не напрасны…