Владимир Чистяков - Попадают по-разному (СИ)

— Рассказывай.

— В начале ещё разгромили одну дружину. Мне притащили мечи вождя и его родственников. Обычные для этих мест — наш клинок, рукоятка местная. Почти одинаковые. Все с мощами. Все какого-то особо чтимого святого, был воином, но в гражданской на Архипелаге выбрал не ту сторону, и победители его на пять тысяч кусочков изрезали. Казнь такая была, затейники наши предки были.

Местные его очень чтят. Глянул я мощи. И обнаружил — из пяти пальцев указательных — три. Дальше мне стало уже интересно, и я велел все клинки с мощами, или сами мощевики мне приносить, благо имя большинство из них накарябать в состоянии.

Стал собирать пальцы этого святого. Ко вчерашнему вечеру было сто тридцать два.

Грянул хохот. Госпожа вертит рукой перед лицом, словно пересчитывая пальцы. Говорит серьёзно.

— Шестипалых видели многие. Очень редко, бывает и больше. Но, даже если и по десять — больше сорока ну никак не набрать. Не, жаль святые только мёртвые бывают, а то посмотреть бы хотела — это же надо, голов пять и полторы сотни пальцев.

— Разрешите обратится!

— Да?

Протягивает нож с треугольным лезвием на золотой рукоятке.

— Это просто нож или тоже для чего предназначен?

— Ага. Человечину резать. Да не смотри ты так на меня. Совсем не так, как Динкин Живодёр любит. Даже не живого режут, и вообще, не человека, а спасителя своего.

Смотрит совсем уж непонимающе.

— Слышал, может, они думают, когда толпой молятся, их спаситель незримо меж них присутствует. Молитв и служб много разных. Ну так вот, после какой-то особо торжественной полагается, — щёлкает пальцами, вспоминая, — а, приобщаться к таинствам или от грехов очищаться. Делается это путём пожирания освященного хлеба, олицетворяющего плоть бога, его как раз, такими ножами и режут, и выпивания тоже освященного красного вина — крови бога.

В общем, очиститься у них — это как бы человечинкой перекусить. И эти люди ещё бодронов людоедами и дикарями звали, да живьём их жгли, дабы крови не проливать.

— Но бодроны же людей ели…

— Очень и очень редко, только по большим праздникам и мясо особым образом принесённых в жертву. В большом городе, вроде нашей столицы провинции в год человек пять съедали, редко — десять. Тоже к божественному приобщались. Только высшей знати и перепадало. Даже награда была для отличившегося воина — кусок человечины. Но мы отвлеклись.

Простой же народ ел плоть бога — статуи делались из теста и съедались в определённые дни. Разницы с тем, что здесь происходило — никакой не вижу.

— Что-то охотничков на ведьм этих в городе почти не видела. Что, орать только горазды были, а как до дела дошло, так по кустам?

— Не по кустам, — замечает генерал-лазутчик, — при вылазке большинство братьев-воинов погибло. В городе должны остаться братья-книжники, и полубратья, обученные, но полного посвящения не прошедшие. Их монастырь уже занят и сейчас обыскивается. Я, как раз, оттуда.

— За охотничков этих можно спокойными быть, — болезненно-влажно поблёскивая глазами говорит Динка, — из них вряд ли кто живым из города уйдёт. Особенно, если обозные из освобождённых рабов, бывшие рабыни в первую очередь, подтянутся.

— Это ты о чём?

— Да так. Пару десяток назад вели мы на речку одного такого топить. А там женщины из обозных бельё стирали. Узнали, кого ведём, и попросили им отдать. За всё хорошее поспрашивать. Они недавно столько ведьм изобличили. Шестьсот человек сожгли, рабынь и крестьянок в основном, но и паре знатных не повезло.

Вот как раз у тех, что на речке были, у кого сестру, у кого дочку и спалили. Судя по уцелевшим, жгли исключительно тех, кто покрасивее и помоложе. Мол, они вводят во искушение, и вообще, греха сосуд.

Я отдала им охотничка, и осталась посмотреть.

— И что?

— И ничего. С выдумками и затеями убивали. — улыбается во все тридцать два, — Аж Живодёра стошнило. Я, правда, не до конца смотрела, но он ещё несколько раз охотников да попов в обоз отводил. Говорил, узнал много нового о боли. Сказал ещё, местные женщины — страшные создания. Хотел ещё парочку себе в помощницы взять, но я сказала, брать — пусть берёт, но платить им из своих будет. Мне и его одного как-то хватает.

— Раз уж о боли речь зашла — иди на площадь, и скажи, пусть сюда сносят раненых. Пока не всех в городе добили, здесь перевязочный пункт будет.

Сама она никуда не пошла. Стала осматривать тяжелораненных. Мне не остаётся ничего другого, как изучать убранство собора. Сейчас тут полно народу, умеющих первую помощь оказывать, куда лучше, чем я.

Убранство же… Прямо скажем, для сердца мира слабовато. Здание большое, но и только. Они кажется, были не уверены в прочности стен, и подпёрли их снаружи большим количеством контрфорсов. Количество массивных столбов и колонн внутри, наводит на мысли, не опасались ли обрушения крыши.

Фрески производят впечатление мазни. О перспективе художники явно не слышали. Цвета яркие, но это и всё, что про росписи можно сказать хорошего. Про объём тоже ничего не известно. Стоят изображённые как столбы, косыми да прямыми крестами расписанные. Руки в молитвенных жестах подняты, или свитки держат. Лица одинаково морщинисто-бородаты, и выражением напоминают снулую рыбу. Хорошо, хоть подписаны, не перепутаешь, а то все на одно лицо, как та рыба из бочек.

Прям перед вратами, где Ярн коней привязывал (их уже вывели), какой-то стол стоит. На нём — массивная книга в золотой с камнями обложке. В центре — одна здоровая бородатая рожа. По углам — ещё четыре, поменьше. Телесные наказания при обучении мастерству запрещены, но, будь я чеканщиком, за такую работу ученика в лучше случае выпорола бы, причём плетьми, а не розгами. А то и вовсе выгнала бы. На заборах рисунки получше видала.

Приглядевшись, поняла — обложка не золото, а позолоченное серебро.

Открываю. Ну, надо же, пергамент лучшей выделки окрашен пурпуром, а написано золотыми чернилами. На первом листе — пространное описание, о дарении этой книги ничтожным рабом божьим… Я так и не научилась полное имя и титул Меча выговаривать, да и ни к чему теперь это. «Дарована книга сия в лето от пришествия Господа четыреста третье, а от сотворения мира в пять тысяч семьсот восемьдесят шестое». В общем, три года назад.

Не сказала бы, что умно готовиться к войне, делая такие подарки храмам. Конечно, если веришь в небесную защиту, то заручиться поддержкой земных служителей господа не помешает.

С другой стороны, книг у них мало, большинство — копии главной святой или её отдельных частей, ну и комментарии всяких отцов церкви разной степени бессмысленности.

Если посчитать, сколько с начала войны я книг видела — получится двести пятьдесят шесть, считая эту. Притом, в замке у меня самой — триста двадцать. У Эрии раз в три больше, в каталоге малой библиотеки Госпожи — десять тысяч семьсот две. Про легендарную столичную библиотеку, спасённую солдатами Кэрдин вообще говорят, полного каталога нет, но по тем, что есть почти три миллиона наименований получаются.