Павел Дмитриев - Квадратное время

– Но как же так?! – в растерянности промямлил я. – Неужели они не понимают?!

Ничего более умного в мою голову не приходило.

– Знаешь, Алексей, – неожиданно перешел на тихий, едва уловимый шепот Кривач-Неманец, – как-то еще в двадцать третьем пришлось мне переводчиком выступать на одном интересном допросе… Тогда я еще им, то есть товарищам нашим, – он опять подчеркнул интонацией явно неприятное слово, – верил. Мне уж точно не судьба, а вот ты твердо запоминай. Есть во Франкфурте на Майне, найдешь, поди, Metzler Bank. Там снят в сейфе ящик отдельный, предъявить права на который может тот, кто назовется Oberst Ludwig Richter. Прямо так и никак иначе, буква в букву, дай, сейчас запишу, после зазубришь.

Профессор дотянулся до старой газеты и быстро вывел слова огрызком карандаша. После чего продолжил:

– Не беспокойся, документа никакого не спросят, просто порядок такой. Имени, конечно, мало будет для банкиров, так что запоминай пароль: Tatsachen gibt es nicht, nur Interpretationen. [30] Цитата из Ф. Ницше: «Факты не существуют, только интерпретации». Все понял?

Я только смог кивнуть в ответ, повторяя про себя кодовую фразу. Дождавшись, пока я окончательно все уложу в голову, старый чех продолжил свой рассказ:

– Не знаю, что там точно, но ценность наверняка не малая. За эти слова пятерых убили, а потом еще и мой начальник с замом друг друга перестреляли. Лишь про меня… хе-хе, забыли, идиоты краснопузые. Думал, выберусь с очередной делегацией из совдепии, пригодится, чтоб старость не в ночлежке провести. Но не судьба видать, так хоть тебе сгодится, – он легко отмел мою слабую попытку возразить. – Не спорь со старшими, не надо. Обещай только, если сможешь, отомстить… За меня тоже!

– Все, что будет в моих силах, – без всякого пафоса подтвердил я.

Деньги казались сущей мелочью на фоне еще не случившейся, невероятной, но все равно неизбежной гибели такого выдающегося человека как Кривач-Неманец.

– Ничего, – он положил руку на мое колено. – Я свое отжил. А ты себя береги. И вообще… Совсем старый стал, дурака свалял. Забудь про месть, слышишь, забудь! Сможешь добраться до Германии, проживи все, что найдешь, в свое удовольствие, а о Совдепии думать забудь. Купи фольварк где-нибудь в Баварии, девку найди посимпатичнее, детей настрогай десяток. Вот… Вот это и будет самый лучший ответ большевикам!

– П-п-постараюсь, – пробормотал я, едва сдерживая слезы.

– А теперь давай на боковую, – резко сменил тему старый чех.

– И так засиделись. Он откинулся на койке и как-то очень легко уснул. Наверно, именно так должны засыпать люди, до конца выполнившие свой долг.

Как его забрали, я не услышал, самым глупым образом продрых. Хотя не думаю, что профессор на меня за это в обиде. Скорее, наоборот, он явно собирал вещи украдкой, чтоб не разбудить, знал: я бы ни за что не взял от него прощальный подарок – шикарные немецкие калоши. Мой будущий счастливый талисман.

Больше месяца я провел как в тумане. Вдребезги, в клочья и пыль развалилось тщательно выстаиваемое в глубине сознания убежище, в котором пряталась вера в справедливость и свободу. Стали нестерпимо смешными фантазии бессонных ночей, в которых я мечтал о самой малости – адвокате, свидетелях, да просто хоть каком-то суде! Хотя уже тогда разумом, по рассказам соседей прекрасно понимал – ничего, абсолютно ничего подобного на процессах ГПУ нет и в помине! Надежда умерла. Я забросил обучение, хотя педагогов по-прежнему было в достатке, прекратил тщательный уход за волосами и одеждой, перестал заниматься физкультурой, в общем, отчетливо покатился вниз, в тупость, грязь, к блохам и клопам.

Вытащил меня из депрессии, можно сказать, спас от гибели староста. Уже не тот, что принимал меня в камеру, а новый, неисправимый оптимист Семен Павлович Данцигер. Его отец когда-то имел в Минске кожевенный заводик с аж целыми пятнадцатью рабочими, и это стало натуральным проклятьем для сына. Сначала, сразу после национализации, Данцигер удрал в Пермь, устроился в какой-то кооператив, но там быстро вынюхали его торговое происхождение и выперли. Голодал, пристроился к какому-то кустарю выделывать кожи. Через полгода кустаря посадили за спекуляцию – скупку кож дохлого скота, но Семен Павлович сумел сбежать в Новороссийск и пристроиться грузчиком. На профсоюзной чистке какой-то комсомольский компатриот выскочил: «Так я же его знаю, у его отца громадный завод был». Выгнали и посадили за «сокрытие классового происхождения». Отсидел полгода, уехал в Петроград и устроил кооперативную артель «Самый свободный труд»… Вот тут-то его и арестовали за дачу взятки. [31] По УК 1922 года взятка считалась контрреволюционной деятельностью, соответственно наказывалась «вплоть до расстрела».

Сперва этот «великий комбинатор» пытался обойтись внушением, наверно, в его голове просто не укладывалось, как молодой парень может сломаться из-за такой малости, как старик-учитель. Тогда как он сам сумел пережить куда более страшные удары судьбы: смерть родителей от болезней, а скорее от неустроенности и плохого питания, гибель воевавшего за белых брата, и еще многое, накопившееся за десяток лет борьбы за существование. Но осознав тщетность простого пути, Семен Павлович немедленно изобрел иной сильный ход. А именно, поселил рядом со мной новенького, веселого, жизнерадостного сверстника, студента-филолога, Диму Лихачева, [32] Д. С. Лихачев – Чл.-корр. АН СССР по Отделению литературы и языка, действительный член многих зарубежных академий. Во время учебы в Ленинградском университете участвовал в шуточном кружке «Космическая Академия наук». Арестован 8 февраля 1928, в октябре 1928 получил по ст. 58, п. 11 пять лет лагерей. попавшего в Шпалерку за шуточную поздравительную телеграмму от имени Папы Римского.

Банальный стыд оказался куда сильнее логики и здравого смысла. Именно он заставил меня очнуться и привести себя в порядок. Жаль, что уже через несколько дней наша зарождающаяся дружба оборвалась навсегда – «Кукушка» наконец-то добралась до меня:

– Обухов, в канцелярию! – однажды долбанул сапогом по решетке надзиратель. – Подымайся скорее, там, знаешь, ждать таких не любят!

Без всяких дальнейших слов он сопроводил меня в незнакомую досель комнату, где я наконец-то смог собственными глазами убедиться, что реальный облик легендарной канцеляристки как нельзя лучше соответствует прозвищу. Впрочем, голос у нее оказался наоборот – сильным и приятным.

– Слушали дело гражданина Обухова Алексея Анатольевича, по обвинению его в преступлениях, предусмотренных статьями 58 пункт 11, [33] Статья 58–11. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, приравнивается к совершению таковых и преследуется уголовным кодексом по соответствующим статьям. – она скороговоркой прокуковала шаблонный текст. – Постановили признать виновным в преступлениях, предусмотренных указанными статьями и заключить его в концентрационный лагерь ОГПУ [34] Только 27 июня 1929 г. Политбюро переименовало концентрационные лагеря ОГПУ в исправительно-трудовые. То есть до этого момента слово «концлагерь» использовалось вполне официально. сроком на три года. Дело сдать в архив. Распишитесь…