Павел Дмитриев - Квадратное время

– Вот значит оно как, – пробормотал я.

Одно дело читать о коллективизации в учебниках или газетах, совсем другое – видеть результаты жестокого социального эксперимента буквально, лицом к лицу. Хорошо хоть в относительно сытом тридцатом! Что же тут будет твориться через пару лет, в разгар Голодомора?

– Лес рубят – щепки летят, – продолжил вслух, но тут же поймал злой взгляд патрульного.

Его напарник пошел дальше, выразительно поправив ремень винтовки и стряхнув шелуху семечек с губ, он развязано посоветовал:

– Шли бы вы отсюда, товарищ… к поезду.

До своего вагона я добрался со вторым колоколом.

– Напоили лошадку, повезла, – встретил меня проводник. И улыбнулся с откровенной хитринкой. – Не изволите-с из ресторан-вагона чего?

– Изволю, – я не смог удержаться от местного сленга. – Но завтра с утра, пожалуй. Сегодня никак, надо доесть то, что из Одессы прихватили.

– Ну как изволите-с, – охотно согласился проводник. – В котором часе подать-с?

– Часиков в девять приносите, – я обозначил время, скорее чтобы отвязаться от докучливого сервиса, чем рассчитывая что-то получить на самом деле.

И сразу отвлекся на презанятнейшее зрелище: невысокая женщина лет тридцати пяти, кажущаяся миниатюрной, даже несмотря на изрядную полноту, буквально тащила по проходу на своих плечах нажравшегося до положения риз краскома. Его неприятное, лошадиное лицо с усиками скобочкой болталось из стороны в сторону на каждом шагу, мутный расфокусированный взгляд скользил по обстановке и людям без всякого смысла.

«Где-то я его видел», – мелькнула мысль.

Петлицы с ромбом, однако большой начальник, канта нет, ГПУ… [37] На практике отличить петлицы ГПУ (поле крапового цвета) от малинового (пехота РККА) практически невозможно, поэтому все ориентировалось на кант – в РККА он был черный, а в ГПУ малиновый. Курилко! Главпалач Кемской пересылки! Бывший гвардейский офицер белой армии, [38] Согласно мемуарам Д. С. Лихачева, Курилко служил в белой армии не более пары месяцев. потом коммунист и чекист! Любитель маршировки, криков «Здра!» и холодных карцеров, выстойки на комарах и, вообще, практик убийственно черного юмора. Сколько прекрасных людей остались навсегда в мерзлой земле по его вине!

Пока я изображал соляной столп, женщина умудрилась не только проволочь «гражданина начальника» мимо, но даже заволочь мерзкое тело в купе. Через неплотно закрытую дверь я мог видеть, как она, молча и сосредоточенно, стягивает со своего сваленного на диван мужа, а может быть, и любовника, сапоги, галифе, следом – грязный заблеванный китель. Затем, собрав вещи, она скрылась за дверью уборной, из которой сквозь выходящее в коридор матовое стекло послышался шум набираемой в раковину воды.

Сколько она там будет стираться? Минимум пяток минут? Хватит времени заскочить, придавить подушкой лицо и подождать, пока затихнут конвульсии! Непроизвольно я сделал шаг к дверям, другой… и, резко взяв себя в руки, пошел в свое купе.

Какой смысл брить волоски по одному, когда надо отсекать голову? Зачем делать из прохвоста героя, погибшего от руки недобитой контры? Ведь я-то точно знаю, недолго виться сволочной карьере, скоро шлепнут свои же, и сильно надеюсь, справятся куда раньше кровавого «тридцать седьмого». [39] Курилко был снят с должности уже в мае 1930, попал под следствие и ближе к осени расстрелян, более того, в конце июля этого года по всем лагерям зачитали приказ коллегии ОГПУ о «произвольщиках и белогвардейцах в лагерях», после чего режим был существенно смягчен (так называемая «Соловецкая оттепель»).

Однако поворочаться перед сном в этот вечер мне пришлось изрядно…

Карелия, конец мая – начало июня 1928 года (23 месяца до р.н.м.)

– Следующий! Вещи к осмотру!

Послушно, с неторопливой покорностью бывалого лагерника я поставил на низкую лавку предусмотрительно развязанную скрипуху [40] Скрипуха – корзина, узел, торба, чемодан. с барахлом. Что делать, нравы у кемской шпаны простые, можно сказать душевные, поэтому вещички заключенные таскают с собой, всегда, хоть на работы, хоть в центрокухню. А если дневальным назначен обколоченный старик, и нет надежного соседа – на дальняк [41] На дальняк – в туалет. «совещаться» с чемоданом шастают, нормальная практика недоразвитого социализма.

Но едва ли подобные сложности волновали красноармейца-охранника, который небрежно шурудил мозолистой крестьянской ладонью в «как бы моих» скудных пожитках, выискивая что-нибудь запрещенное между парой успевших в камень зачерстветь кусков серого хлеба, оставшихся от выданного на пять дней пайка, кальсонами, портянками и прочими необходимыми для выживания мелочами. Не обнаружив криминала, он глянул на чуть мешковатое, но почти новое пальто, роскошный заячий треух, и потерял ко мне всякий интерес.

– Стройся, не задерживай, – равнодушно поторопил сзади нарядник, бывший комсомолец-передовик.

Еще недавно с досмотром, а при малейшем подозрении обыском выходящих на хозработы никто не заморачивался. Многие обходились без конвоя вообще, все равно не находилось идиотов, готовых бежать в зимнюю стужу. Однако с приходом весны условия резко ужесточились. Краткий промежуток между таянием снега в лесах и открытием навигации на Соловки администрация концлагеря не без оснований считает «последним шансом на побег». Поэтому внушающих подозрение каэров и уголовников во избежание соблазна за периметр не выпускают вообще. Работать на волю идут лишь имеющие заложников, то есть женатые, с детьми, те, кто готов вытерпеть любые лишения, но не подставить под удар родных и близких. Ну и, разумеется, правила не писаны для пристроившихся на теплые места блатных типа меня.

Наряд у нас небольшой, всего пять человек. Ждать недолго.

– Конвоиров! – выкрикнул начальник конвоя.

От строя красноармейцев отделилось два парня. Один небольшой, сухопарый, с острой крысьей мордочкой. Другой – здоровый, краснощекий, явно немалой силы.

Двинулись споро по брехаловке, [42] «Брехаловка» или «Невский проспект» – центральная улица Кемперпункта. чуть не в ногу миновали затянутый в колючку створ ворот, по дамбе и мосту вышли на материк. В такт шагам под досками настила гати захлюпала вездесущая грязная жижа. Примерно через километр свернули направо, с единственного местного большака на набитую с зимы вдоль ручья тропинку-дорожку, едва проехать возку. Как миновали ведущую из Кеми на лесозавод узкоколейку, мужики расслабились, задобрили конвоиров махрой, да пошли кучкой с разговорами, попыхивая поганым дымком, так километра через два не спеша добрались до березняка. Урок на день – два воза веток, обычно такой дают на двоих. Но что делать, если желающих размяться, да набрать свежих травок для настоев оказалось заметно больше, и каждый готов заплатить бригадиру за такую возможность два-три рубля?