Сергей Мясищев - Обреченный на скитания. Книга 2

Судя по шагам, подошла бабушка.

– Может сон снится? – потом молчание, а затем: – Ну что, парень, как ты себя чувствуешь?

По-моему, это ко мне.

– Бабушка, он что очнулся? – ангельский голосок будоражил во мне любопытство.

– А ты не видишь? И чему я тебя учила? – шаги удалились. Притворяться стало стыдно. Я разлепил веки. Рядом со мной действительно сидел ангел во плоти. Девушка была бесстыдно мила. Мягкие черты лица, изящный пропорциональный носик, большие голубые глаза, золотистые волосы, тонкие чувственные губы. Вот только годков ей, на мой взгляд, двенадцать-тринадцать. А жаль.

– Кх… Кх… – раскашлялся я и выдавил из себя: – Пить… дайте пить!

Притворяться умирающим не пришлось. Голос звучал тихо даже для меня. В горле как будто песка насыпали – сухо и колюче. Девушка выжала тряпочку, с которой мне в рот попала вода. Я облизал сухие губы.

– Тебе нельзя много, – проговорила девушка, – Наконец-то ты очнулся, мы уже и не надеялись. Ты молчи, молчи. Вот наберешься сил, тогда и поговорим.

Проглотив живительную влагу, я смог проговорить:

– Ты – ангел? Твой голос нежнее песни сверчка. Я уже в Раю?

– Я не знаю, что такое Раю. Ты у нас, вот бабушка и я пытаемся тебя оживить. Я не ангел, я – Милёна.

– Говори, говори. Твой голос хочется слушать и слушать, он лечит лучше любых лекарств. Ты не молчи, иначе мне станет совсем плохо, – меня просто несло. Меня охватила какая-то бравада. Это что, нервы или гормоны?

– Бабушка, ему плохо, – тут же отозвалась Милёна. Вошла женщина бальзаковского возраста. Весьма миловидная. Лицо гладкое, без морщин, внимательный взгляд, возраст выдавали разве что мудрые глаза и мягкий грудной голос:

– Ох, Милёна. Ты что, не видишь, что он тебе льстит? А вы, льстец, прекратите свои бесстыдные речи, Милёна от вас две недели не отходила, а вы только очнулись и сразу заигрываете.

Остапа несло!

– О, мадам! Как приятно видеть столь красивую и мудрую женщину в наставницах у этого хрупкого ангела. Я совсем не хотел обидеть вас своими словами. Прошу простить меня, если я оскорбил ваш слух своими речами. Но говорю вам совершенно откровенно, что голос столь милого и непорочного создания, как Милёна, действует на меня совершенно волшебно!

Женщина улыбнулась:

– Как тебя звать, женский угодник?

– О, простите великодушно! Мадам, мисс. Разрешите представиться – Алекс. К вашим услугам.

– Просто Алекс? – брови женщины удивленно приподнялись.

– О да, мадам. Для вас, просто Алекс. Вы так прекрасны, что находиться рядом с вами уже огромная честь для меня. Позвольте узнать ваше имя? – великосветски спросил я.

– Бабушка, он бредит? – озабочено спросила Милёна – может, ему успокаивающего дать?

– Видимо, да, – улыбаясь, ответила бабушка. Хотя назвать эту красивую женщину бабушкой язык не поворачивается, – только отваров от этого у меня нету. Ты бы, Алекс, успокоился и не заигрывал с Милёной. Она – девушка молодая, мира не видела, может не так все понять.

– Ах, простите мадам, не называющая свое имя. Возможность оказаться рядом с таким чудесным цветком, как Милёна, кого хочешь с ума сведет. Просто быть рядом – уже счастье, а возможность принимать живительное питье из ее волшебных рук лишает меня последних способностей мыслить здраво!

– Жизнемира меня зовут. Помолчал бы, господин «просто Алекс», – женщина повернулась и вышла. Милёна растерянно смотрела то на дверь, куда ушла Жизнемира, то на меня. На ее лице было такое детское недоумение, что у меня сжалось сердце от уМилёния и нежности.

Встретившись со мной взглядом. Милёна спросила:

– Как ты себя чувствуешь? – теперь ее глаза не были голубыми, а потемнели до цвета весенней синевы неба.

– Спасибо, о прекраснейшая из прекрасных. Все хорошо! – ответил я, не в силах оторвать взгляд от нее.

– Ты уверен?

– Да. Устал только, – я действительно почувствовал тяжесть усталости во всем организме. Блаженно улыбаясь, я откинулся на подушку.

И тут меня обожгла мысль. Рекс! В груди похолодело от предчувствия беды. Они знают, что с ним. Раз они меня нашли, значит и про Рекса все знают. Я резко сел. Милёна тревожно обернулась ко мне.

– Женщины, Милёнькие. Собака. Со мной была собака. Рекс. Где он, что с ним? Милёна, Жизнемира, пожалуйста. Со мной была собака, я нес ее… Она ранена была… Вы же знаете? Ну, пожалуйста, – на глаза мне навернулись слезы. О боже! Что же я такой изнеженный-то стал!

– Он, оказывается, нормально разговаривать умеет, – недовольно проговорила Жизнемира, входя в комнату, – а то заладил, мадам, мадам!

– Милёна…? Жизнемира? Пожалуйста, – уже спокойно проговорил я.

Милёна присела около меня, взяла за руку:

– Ты только не переживай. Умер Рекс, похоронили мы его, – успокаивающим голосом проговорила девушка – Ты только не волнуйся, тебе очень вредно волноваться.

Я замер пораженный.

– Как умер? Он не может умереть. Понимаешь!? Он не может умереть!

– Все когда-нибудь умирают, – ответила Жизнемира – я не умею лечить Карфанов. Тебя-то еле спасли…

Милёна встала и вышла. Жизнемира внимательно смотрела на меня и молчала. Ее взгляд проникал вовнутрь, и, казалось, выворачивал меня наизнанку.

– Не смотри на меня так! – попросил я и откинулся на подушку. – И так тошно!

– Он тебе был дорог?

– Рекс! Рексик! Собачка ты моя! – задумчиво проговорил я, в глазах предательски щипало, – он спас меня. Если бы не он, от меня даже костей не осталось бы! Сожрала бы меня та тварь и не подавилась!

– Какая тварь? – тревожно спросила Жизнемира

– А я почем знаю? – медленно ответил я. – Там, в лесу наткнулись на краба ходячего. Если бы не Рекс, сожрало бы меня недоразумение лесное.

– Мне очень жаль. Смирись, он выполнил то, что должен был! – спокойным, мягким голосом проговорила женщина, и добавила, – И еще, не играй с Милёной. Так будет лучше и тебе, и ей.

– Хорошо! – отстраненно отозвался я. Жизнемира вышла.

Я лежал, и в голове было пусто, а на душе гадко. Как же я быстро привязался к Рексу. И совсем не важно, что он волшебный, для меня это был, прежде всего – друг, пожертвовавший собой ради меня! А все мое упрямство: пошел бы в обход, и ничего бы не было! Сам себе подлянку устроил! Прошелся по Проклятому лесу без приключений и решил, что самый крутой в мире!

Что же так погано-то? И сам чуть не сдох, спасибо добрым людям – подобрали, и подарок Древних угробил. Настроение было отвратительное!

Вошла Милёна:

– Ты есть будешь?

Желудок предательски буркнул, выдав меня с головой:

– Можно.

Через несколько минут мне в постель принесли тарелку похлебки. Не совсем удобно было есть голяком, но я вредничать не стал. Ну, не предложили одеться, значит, тут так принято.