Джон Голсуори - Сага о Форсайдах

После обеда мать села за рояль; она, казалось, нарочно играла его самые любимые вещи, и он сидел, обняв руками одно колено и позабыв пригладить взъерошенные волосы. Он глядел на мать, пока она играла, но видел Флер - Флер в озаренном луною яблоневом саду. Флер над залитой солнцем меловой ямой. Флер в ее фантастическом наряде, - вот она покачивается, шепчет, склоняется над ним, целует в лоб. Слушая, он на минуту совсем забыл о себе и взглянул на отца, сидевшего в другом кресле. Почему у отца такие глаза, такое грустное, непонятное выражение? С чувством смутного раскаяния Джон встал и пересел на ручку кресла, в котором сидел отец. Отсюда он не мог видеть его лица; и снова увидел Флер - в белых и тонких руках матери, скользивших по клавишам, в профиле ее лица, в ее серебряных волосах и в глубине комнаты у открытого окна, за которым шагала майская ночь.

Когда Джон поднялся к себе, чтобы лечь спать, мать пришла к нему в комнату. Она остановилась у окна и сказала:

- Удивительно разрослись эти кипарисы, которые посадил твой дедушка. При свете месяца они мне кажутся всегда особенно прекрасными. Мне жаль, что ты не знал своего дедушку, Джон.

- Когда ты выходила замуж за папу, он - был еще жив? - спросил неожиданно Джон.

- Нет, дорогой; он умер в тысяча восемьсот девяносто втором году очень старым, восьмидесяти пяти лет, если не ошибаюсь.

- Папа похож на него?

- Похож немного, но тоньше и не такой внушительный.

- Да, я это знаю по портрету дедушки. Кто его писал?

- Один из "несчастненьких" нашей Джун; но портрет неплохой.

Джон осторожно взял мать под руку.

- Мама, расскажи мне о ссоре в нашей семье.

Он почувствовал, как задрожала ее рука.

- Нет, дорогой; это пусть когда-нибудь расскажет тебе отец, если найдет возможным.

- Значит, ссора была серьезная? - пресекающимся голосом сказал Джон.

- Да.

В наступившем молчании ни мать, ни сын не знали, что дрожало сильнее - локоть ли, или сжимавшие его пальцы.

- Некоторые люди, - сказала мягко Ирэн, - находят, что луна на ущербе имеет злобный вид; а для меня она всегда пленительна. Посмотри на тени кипарисов. Джон, папа говорит, что мы с тобою можем поехать на два месяца в Италию. Хочешь?

Джон выпустил ее локоть, и рука его повисла: так остры и так смутны были его переживания. Ехать с матерью в Италию! Две недели назад он лучшего и не желал бы; а теперь это наполнило его отчаянием; что-то подсказывало ему, что неожиданное предложение сделано в связи с Флер. Он проговорил запинаясь:

- О, конечно; но только, право, не знаю... Как же, ведь я только что принялся за дело? Мне хотелось бы подумать.

Ее голос отозвался холодно и ласково:

- Да, милый, подумай. Но лучше теперь, чем когда ты возьмешься всерьез за сельское хозяйство. С тобою, в Венеции - как было бы хорошо!

Джон обхватил ее за талию, еще гибкую и упругую, точно у девушки.

- А как же ты оставишь папу одного? - сказал он робко, чувствуя себя виноватым.

- Папа сам предложил; он считает, что ты должен посмотреть хотя бы Италию, прежде чем остановишься на чем-нибудь определенном.

Чувство вины умерло в Джоне: он знал - да, знал, - что его отец и мать говорили не откровеннее, чем он сам. Его хотят удалить от Флер. Сердце его ожесточилось. И, словно понимая происходившее в нем, мать сказала:

- Спокойной ночи, дорогой. Выспись хорошенько и подумай. Но, право, было бы чудесно!

Она прижала его к груди так порывисто, что он не мог разглядеть ее лица. Он стоял, чувствуя себя так, как, бывало, в детстве, когда напроказит; ему было больно оттого, что он не испытывал сейчас прилива любви к ней, и оттого, что сознавал свою правоту.

А Ирэн, помедлив минуту у себя, прошла в гардеробную, отделявшую ее спальню от спальни мужа.

- Ну как?

- Он подумает, Джолион.

Наблюдая усталую улыбку на ее губах, Джолион сказал спокойно:

- Ты бы лучше позволила мне рассказать ему все, и мы бы с этим покончили. В конце концов, Джон по своим инстинктам настоящий джентльмен. Он только должен понять...

- Только! Он не поймет; это невозможно.

- Я в его возрасте понял бы.

Ирэн схватила его за руку.

- Ты всегда был большим реалистом, чем Джон; и ты никогда не был таким невинным.

- Это правда, - сказал Джолион. - Но не странно ли? Ты и я, мы могли бы, не стыдясь, рассказать нашу историю всему свету; а перед собственным нашим мальчиком мы немеем.

- Нам было безразлично, осуждает нас свет или нет.

- Джон не может нас осудить!

- Может, Джолион! Он влюблен, я чувствую, что он влюблен. И он скажет самому себе: "Моя мать вышла когда-то замуж без любви! Как она могла?" Ему это покажется преступным, да так оно и было!

Джолион погладил ее руку, и улыбка искривила его губы.

- Ах, зачем только мы рождаемся молодыми? Если б мы рождались старыми и с каждым годом молодели бы, мы понимали бы, как что происходит, и отбросили бы нашу проклятую нетерпимость. Но знаешь, если мальчик в самом деле влюблен, никакая Италия не заставит его забыть. Мы, Форсайты, упрямый народ; и он поймет чутьем, зачем его отсылают. Одно лишь может его излечить - то потрясение, которое он испытает, если ему все рассказать.

- И все-таки дай мне попробовать.

Джолион молчал. В этом выборе между дьяволом и морской пучиной, между болью страшного разоблачения и горем двухмесячной разлуки с женой он втайне больше доверял дьяволу, чем морю; но если Ирэн предпочитает море, он должен примириться. В конце концов, это будет для него подготовкой к той разлуке, которой нет конца. Он обнял ее, поцеловал в глаза и сказал:

- Как хочешь, любимая.

XI

ДУЭТ

"Маленькое волнение" любви поразительно разрастается, когда ей грозит опасность. Джон прибыл на Пэддингтонский вокзал за полчаса до срока и, как ему казалось, с опозданием на добрую неделю. Он стоял около условленного книжного киоска в толпе воскресных дачников, и даже грубая шерсть клетчатого костюма не могла скрыть взволнованное биение его сердца. Он читал названия романов на прилавке и наконец купил один из них, чтобы избежать косого взгляда продавца. Роман назывался "Сердце стези! ", что должно было иметь какой-то смысл, хотя, по всей видимости, не имело. Купил он, кроме того, "Зеркало дамы" и "Земледельца". Каждая минута длилась час и полна была воображаемых ужасов. Когда прошло девятнадцать таких минут, Джон увидел Флер в сопровождении носильщика, катившего багаж. Она подошла быстро, спокойно. Она поздоровалась с ним, как с братом.

- Первый класс, - сказала она носильщику, - угловые места, одно против другого.

Джон дивился ее поразительному самообладанию.

- Нельзя ли нам занять целое купе? - спросил он шепотом.

- Не выйдет. Поезд с частыми остановками. Разве что после Мэйденхеда. Держись непринужденно, Джон.