Джон Голсуори - Сага о Форсайдах

- Не можете ли одолжить нам папиросу, мистер?

Смутная фигура с приятным грустным лицом стояла в тени статуи Австралии; эмблемы изобилия, окружавшие статую, показались даже противными.

- Ну конечно, - сказал Майкл. - Берите все! - он высыпал папиросы в руку просящего. - И портсигар берите - "память о Вестминстере", - вам за него дадут тридцать монет. Счастливо!

И он понесся дальше. Смутный возглас: "Послушайте, мистер!" - раздался ему вслед. Жалость - чушь. Чувства - ерунда! Что же ему - идти домой и ждать, пока Флер... освободится и тоже придет домой? Ну нет! Он повернул к Челси и крупными размашистыми шагами пошел дальше. Освещенные магазины, мрачный, огромный Итонсквер, Честер-сквер, Слоун-сквер, Кингс-Род - дальше, дальше! Нет, хуже, чем окопы, - хуже всего эта жалящая, как скорпион, разбуженная ревность. Да, и он чувствовал бы ее еще сильнее, если бы не второй удар. Не так больно, когда знаешь, что Флер была влюблена в своего кузена, и Уилфрид тоже, быть может, для нее ничто. Бедная девчурка! "Ну, а как же теперь?" - подумал он. Как себя вести в черные дни, в горькие минуты? Что делать? А что делал человек на войне? Внушал себе, что не он - центр всего, развивал в себе какое-то состояние покорности, фатализма. "Пусть я умру, но Англия жива" - и прочие душещипательные лозунги. А теперь, в жизни? Разве это не то же самое? "Погибает, но не сдается" - может быть, это и чушь, но все-таки вставай, когда тебя свалили. Мир огромен, человек - ничто. Неужели страсть, ревность могут вывести человека из равновесия, как об этом говорят Нэйзинг, Сибли, Линда Фру? Неужели слово "джентльмен" пустой звук? Неужели? Сдержаться, владеть собой - или опуститься до визга и мордобоя?

"Не знаю, - подумал он, - просто не знаю, что я сделаю, когда увижу ее". Стальная синева надвигающегося вечера, голые платаны, широкая река, морозный воздух! Майкл повернул домой. Дрожа, он открыл наружную дверь, дрожа вошел в гостиную...

Когда Флер ушла к себе, оставив его с Тинг-а-Лингом, он не знал - верит он ей или нет. Если она так долго могла скрывать от него то, другое, значит она могла скрыть все что угодно! Поняла ли она его слепа: "Ты должна поступать так, как тебе хочется, - иначе было бы несправедливо"? Он сказал эту фразу почти машинально, но это правда. Если она никогда не любила его хоть немного, он не имеет никакого права на что-нибудь надеяться. Он все время был на положении нищего, которому она подавала милостыню. Ничто не может заставить человека подавать милостыню, если он не хочет. И ничто не может заставить человека продолжать брать милостыню - ничто, кроме страстной тоски по ней, тоски, тоски!

- Ты, маленький джин, ты, счастливый лягушонок! Одолжи мне свое спокойствие, ты, китайская молекула!

Тинг-а-Линг посмотрел на него пуговками глаз: "Когда ваша цивилизация догонит мою, - как будто говорил он, - а пока почешите мне грудку".

И, почесывая желтую шерсть, Майкл думал: "Возьми себя в руки! Люди на Южном полюсе при первой метели не ноют: "Хочу домой! Хочу домой!" - а держатся изо всех сил. Ну, нечего киснуть!" Он спустил Тинга на пол и прошел к себе в кабинет. У него лежали рукописи, о которых рецензенты от Дэнби и Уинтера уже дали отзыв. "Печатать невыгодно, но вещь настоящая, заслуживает внимания". Дело Майкла заключалось в том, чтобы проявить внимание, дело Дэнби - отставить рукопись со словами: "Напишите ему (или ей) вежливое письмо, что мы, мол, очень заинтересованы; сожалеем, что не можем издать. Надеемся иметь возможность познакомиться со следующей работой автора и так далее. Вот и все".

Майкл зажег настольную лампу и вынул рукопись, которую уже начал читать.

"Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".

"Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".

Припев черных слуг из "Полли" [20] неотступно вертелся у него в голове. А, черт! Надо кончать работу. Майкл умудрился кое-как дочитать главу. Он вспомнил содержание рукописи. Там говорилось о человеке, который, будучи мальчиком, увидел, как в доме напротив горничная переодевалась в своей комнате, и это произвело на него столь сильное впечатление, что, будучи женатым, он вечно боролся с собой, чтобы не изменять жене с горничными. Его комплекс был раскрыт и должен был быть выявлен. Очевидно, вся остальная часть рукописи описывала, как этот комплекс выявлялся. Автор подробно и добросовестно излагал все те физические переживания, пропускать которые считалось отсталостью и "викторианством". Огромная работа - а времени на просмотр тратить не стоило! Старому Дэнби до смерти надоел Фрейд, и на этот раз правота старого Дэнби не раздражала Майкла. Он положил рукопись на стол. Семь часов! Рассказать Флер все, что он узнал о ее кузене? Зачем? Этого все равно не поправить! Если только она говорит правду об Уилфриде! Он подошел к окну - звезды вверху, полосы внизу - полосы дворов и садов.

"Все вперед, все вперед, отступления нет, победа иль смерть".

- Когда приедет ваш отец? - послышался голос.

"Старый Форсайт"! О боги!

- Кажется, завтра, сэр. Заходите. Вы как будто первый раз в моей конуре?

- Да, - сказал Сомс. - Славно. Карикатуры. Вы их собираете - пустое дело!

- Но ведь это не нынешнее - это воскрешенное искусство, сэр.

- Издеваться над ближним - это не по мне. Они только тогда и процветают, когда кругом творится чепуха и люди перестают прямо смотреть на вещи.

- Хорошо сказано, клянусь! - заметил Майкл. - Не присядете ли, сэр?

Сомс сел, привычно положив ногу на ногу. Тонкий, седой, сдержанный закрытая книга в аккуратном переплете. Интересно, какой у него комплекс? Впрочем, какой бы он ни был. Сомс его, наверно, не станет выявлять. Даже трудно себе представить такую операцию.

- Я не увезу своего Гойю, - сказал он неожиданно, - считайте, что он принадлежит Флер. Вообще, если бы я видел, что вы оба больше думаете о будущем, я бы сделал еще кое-какие распоряжения. По-моему, через несколько лет налог на наследство так повысят, что впору будет ничего не завещать.

Майкл нахмурился.

- Я бы хотел, сэр, чтобы вы всегда помнили: то, что вы делаете для Флер, вы делаете для Флер. Я всегда смогу жить, как Эпикур; у меня хватит на хлеб, а по праздникам - на кусочек сыра.

Сомс пристально посмотрел на него.

- Знаю, - проговорил он, - я всегда это знал.

Майкл поклонился.

- Вероятно, вашего отца сильно затронуло падение цен на землю?

- Да, он говорит, что надо взяться за торговлю мылом или автомобилями, но я не удивлюсь, если он снова все перезаложит и будет тянуть дальше.

- Титул без поместья - неестественная вещь, - заметил Сомс. - Лучше ему подождать, пока я умру, - конечно, если я что-нибудь оставлю после себя. Но вот что я хотел вам сказать: разве вы с Флер не дружно живете, что у вас нет детей?