Джон Голсуори - Сага о Форсайдах

- Вот так история, - сказал Джон. - Ой, как неприятно!

Они ехали рядом, но он еле-еле разглядел ее улыбку.

- Ну что вы! Страшно забавно.

Он был рад, что она так думает, но не совсем с ней согласен.

- Так глупо с моей стороны. Брат ваш меня не поблагодарит.

- Он же знает, что я с вами.

- Если б еще у нас был компас. Так всю ночь можно проплутать. Опять дорога разветвляется! О черт, сейчас совсем стемнеет.

И не успел он сказать это, как последний луч света погас; Джон едва различал девушку на расстоянии пяти шагов. Он вплотную подъехал к ее лошади, и Энн дотронулась до его рукава.

- Не надо беспокоиться, - сказала она, - вы этим только все портите.

Переложив поводья, он сжал ее руку.

- Вы молодчина, мисс Уилмот.

- О, зовите меня Энн. От фамилий как-то холодно, когда собьешься с дороги.

- Большое спасибо. Меня зовут Джон, по-настоящему - Джолион.

- Джолион - Джон, это хорошо.

- А я всегда любил имя Энн. Подождем, пока взойдет луна, или поедем дальше?

- А она когда взойдет?

- Часов в десять, судя по вчерашнему. И будет почти полная. Но сейчас только шесть.

- Поедем, пусть лошади сами ищут дорогу.

- Ладно. Только если уж они нас куда-нибудь привезут, так в Колумбию, а это не близко.

Они поехали шагом по узкой дороге. Теперь совсем стемнело. Джон сказал:

- Вам не холодно? Пешком идти теплее. Я поеду вперед; не отставайте, а то потеряете меня из виду.

Он поехал вперед и скоро спешился, потому что сам замерз. Ни звука нельзя было уловить в нескончаемом лесу, ни проблеска света.

- Вот теперь я озябла, - послышался голос Энн. - Я тоже слезу.

Так они шли с полчаса, ведя лошадей в поводу и чуть не ощупью находя дорогу; вдруг Джон сказал:

- Посмотрите-ка! Что-то вроде поляны! А что там налево чернеется?

- Это курган.

- Только какой, интересно? Тот, что мы видели, или второй, или еще новый?

- Пожалуй, побудем здесь, пока не взойдет луна, а тогда, может быть, разберемся и найдем дорогу.

- Правильно! Тут, наверно, и болота есть. Я привяжу лошадей и поищем, где укрыться. А холодно!

Он привязал лошадей с подветренной стороны, а когда повернулся, она была рядом с ним.

- Жутко здесь, - сказала она.

- Найдем уютное местечко и сядем.

Он взял ее под руку, и они двинулись в обход кургана.

- Вот, - сказал вдруг Джон, - здесь копали. Здесь не будет ветра. Он пощупал землю - сухо. - Присядем здесь и поболтаем.

Прислонившись к стенке вырытой ямы, они закурили и сидели бок о бок, прислушиваясь к тишине. Лошади пофыркивали, тихо переступали, больше не было слышно ни звука. Деревья не шумели - лес был редкий, да и ветер стих, и живого было - только они двое и лошади. Редкие звезды на очень темном небе да чернеющие в темноте стволы сосен - больше они ничего не видели. И еще светящиеся кончики папирос и время от времени - в свете их - лица друг друга.

- Вы, наверно, никогда мне этого не простите, - мрачно сказал Джон.

- Ну что вы! Мне страшно нравится.

- Очень мило, что вы так говорите, но вы, наверно, ужасно озябли. Знаете что, возьмите мой пиджак.

Он уже начал снимать его, когда она сказала:

- Если вы это сделаете, я убегу в лес и заблужусь всерьез.

Джон покорился.

- Просто случай, что это вы, а не кто-нибудь из девочек Блэр, - сказал он.

- А вам бы хотелось?

- Для вас - конечно. Но не для меня, нет, право же!

Они повернулись друг к другу, так что кончики их папирос чуть не столкнулись. Едва различая ее глаза, он вдруг ощутил четкое желание обнять ее. Это казалось так нужно и естественно - но разве можно!

- Хотите шоколаду? - сказала она.

Джон съел малюсенький кусочек: шоколад нужно сберечь для нее.

- Настоящее приключение. Ой, как темно! Одна я бы испугалась, тут страшновато.

- Духи индейцев, - проговорил Джон. - Только я не верю в духов.

- Поверили бы, если б вас растила цветная нянька.

- А у вас была?

- Ну да, и голос у нее был мягкий, как дыня. У нас есть один старый негр, который в детстве был рабом. Самый милый из всех наших негров; ему скоро восемьдесят лет, волосы совсем белые.

- Ваш отец ведь уже не мог участвовать в Гражданской войне?

- Нет; два деда и прадед.

- А вам сколько лет, Энн?

- Девятнадцать.

- Мне двадцать три.

- Расскажите мне про свой дом в Англии.

- Теперь у меня там ничего и нет.

Он рассказал ей историю своей юности в сокращенном издании и решил, что она слушает замечательно. Потом попросил ее рассказать о себе и, пока она говорила, все думал, нравится ли ему ее голос. Она запиналась и проглатывала слова, но голос был мягкий и очень приятный. Когда она кончила свою немудрую повесть - она почти не уезжала из дому, - наступило молчание, потом Джон сказал:

- Еще только половина восьмого. Пойду взгляну на лошадей. А потом вы, может быть, поспите.

Он стал обходить курган и, добравшись до лошадей, постоял, поговорил с ними, погладил их морды. В нем шевелилось теплое чувство покровителя. Хорошая девочка, и храбрая. Такое лицо запомнишь, в нем что-то есть, вдруг он услышал ее голос, тихий, словно она не хотела показать вида, что зовет: "Джон! Ау, Джон!" Он ощупью пошел обратно. Она протянула вперед руки.

- Очень страшно! Шуршит что-то! У меня мурашки по спине бегают.

- Ветер поднялся. Давайте сядем спина к спине, вам будет теплее. Или знаете как - я сяду у стены, а вы прислонитесь ко мне и сможете уснуть. Только два часа оста - лось, потом поедем при луне.

Они сели, как он предлагал, она прислонилась к нему, головой уткнулась ему в плечо.

- Уютно?

- Очень. И мурашки кончились. Тяжело?

- Ни капельки, - сказал Джон.

Они еще покурили и поболтали. Звезды стали ярче, глаза привыкли к темноте. И они были благодарны друг Другу за тепло. Джону нравился запах ее волос - как от сена - у самого его носа. Он с удовольствием обнял бы ее и прижал к себе. Но он этого не сделал. Однако ему было нелегко оставаться чем-то теплым, безличным, чтобы ей только было к чему прислониться. В первый раз после отъезда из Англии он испытывал желание обнять когонибудь - так сильно он тогда обжегся. Ветер поднялся, прошумел в деревьях, опять улегся; стало еще тише. Ему совсем не хотелось спать, и казалось странным, что она спит - ведь спит, не двигается! Звезды мерцали, он стал пристально смотреть на них. Руки и ноги у него затекли, и вдруг он заметил, что она и не думает спать. Она медленно повернула голову, и он увидел ее глаза - серьезные, манящие.

- Вам тяжело, - сказала она и приподнялась, но его рука вернула ее на место.

- Ни капельки, только бы вам было тепло и уютно.

Голова легла обратно; и бдение продолжалось. Изредка они переговаривались о всяких пустяках, и он думал: "Занятно - можно прожить месяцы со знакомыми людьми и знать их хуже, чем мы теперь будем знать друг друга".