Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2

- Выходит, дядя Лоренс возлагает упования на социалистов?

- Нет. По его словам, они забывают, что никто не станет кормить народ, не способный ни производить свой хлеб, ни платить за него. Он убежден, что коммунизм или социализм возможны только в такой стране, которая сама себя прокормит. Видишь, какая я стала ученая! И потом, эти социалисты через каждые два слова поминают Немезиду.

- Вот вздор! Куда ты везешь меня, Динни?

- Я думаю, ты не прочь позавтракать у Флер. Затем с поездом три пятьдесят отправимся в Кондафорд.

Сестры замолчали и погрузились в глубокие и безрадостные размышления друг о друге. Клер угадывала в старшей ту трудно уловимую перемену, которая происходит в человеке, когда облетает весенний цвет жизни и он учится жить дальше без него. А Динни говорила себе: "Бедная девочка! Нам обеим досталось. Что ей теперь делать? И как я могу ей помочь?"

II

- Какой вкусный завтрак! - объявила Клер, доев сахар, оставшийся на дне чашки. - До чего приятно в первый раз поесть на суше! Когда садишься на пароход и читаешь первое меню, прямо диву даешься - чего в нем только нет. А потом его сводят к холодной ветчине без малого три раза в день. Вам приходилось испытывать такое разочарование?

- А как же! - ответила Флер. - Впрочем, нам подавали кэрри - неплохое блюдо.

- Только не тогда, когда возвращаешься. Мне даже смотреть на него противно. Как идет конференция Круглого стола?

- Заседают. Цейлон заинтересован в Индии?

- Не слишком. А Майкл?

- Мы оба заинтересованы.

Брови Клер приподнялись с очаровательной стремительностью.

- Но вы же ничего о ней не знаете!

- Видите ли, я была в Индии и одно время часто встречалась с индийскими студентами.

- Ах, эти студенты. В них вся беда. Они такие передовые, а народ страшно отсталый.

- Клер, если хочешь взглянуть на Кита и Кэт, попроси Флер свести нас наверх, - напомнила Динни.

Сестры посетили детские и снова сели в автомобиль.

- Поражаюсь Флер, - призналась Клер. - Она всегда точно знает, что хочет.

- Ив общем получает, хотя исключения и бывали. Я никогда не верила, что ей хотелось получить Майкла.

- Неудачный роман?

Динни кивнула. Клер посмотрела в окошечко автомобиля:

- Обычная история. Не у нее одной.

Динни ничего не ответила.

- Теперь в поездах всегда свободно, - заметила она, когда они с сестрой заняли пустое купе в вагоне третьего класса.

- Знаешь, Динни, после той жуткой истории, которую я затеяла, я побаиваюсь встречи с отцом и мамой. Честное слово, мне совершенно необходимо приискать работу.

- Да, в Кондафорде ты быстро затоскуешь.

- Не в этом дело. Мне нужно доказать, что я не круглая идиотка. Интересно, сумела бы я заведовать гостиницей? Они у нас на редкость старомодные.

- Мысль неглупая. Такое место требует напряжения, зато дает возможность общаться с массой людей.

- Это что, насмешка?

- Нет, дорогая, просто голос здравого смысла: ты же никогда не согласишься похоронить себя в глуши.

- А как попасть на такое место?

- Ума не приложу. Кроме того, теперь людям не на что разъезжать.

Боюсь также, что заведование гостиницей требует предварительного изучения технической стороны дела. Впрочем, тебе поможет твой титул.

- Я не желаю носить его имя. Лучше буду просто миссис Клер.

- Понятно. Тебе не кажется, что мне следовало бы знать обо всем несколько подробнее?

Клер помолчала и вдруг выпалила:

- Он - садист.

Динни посмотрела на запылавшее лицо сестры и созналась:

- Никогда не понимала толком, что это такое.

- Человек, который ищет сильных ощущений, причиняя боль тому, кто их доставляет. Жена - самый удобный объект.

- Родная моя!..

- Всякое бывало. Мой хлыст для верховой езды - это уж последняя капля.

- Неужели он?.. - в ужасе вскрикнула Динни.

- Да.

Динни пересела на скамейку сестры и обняла Клер:

- Дорогая, ты должна освободиться!

- Как? Доказательств-то нет. И, кроме того, не выставлять же напоказ такую мерзость! Ты - единственная, кому я могу об этом рассказать.

Динни встала и опустила окно. Лицо у нее пылало так же, как у сестры. Клер угрюмо продолжала:

- Я ушла от него, как только подвернулась возможность. Но все это не подлежит огласке. Видишь ли, нормальное влечение быстро теряет остроту, а климат на Цейлоне жаркий.

- О господи! - вырвалось у Динни. Она снова села напротив сестры.

- Это моя вина. Я ведь всегда знала, что лед тонкий, ну вот и провалилась. Только и всего.

- Но, дорогая, нельзя же в двадцать четыре года быть замужем и жить без мужа.

- Почему бы нет? Manage mangue [1] хорошо охлаждает кровь. Меня заботит одно - где достать работу. Я не собираюсь садиться отцу на шею. Вы тут еще держитесь на плаву, Динни?

- Не очень. До сих пор сводили концы с концами, но последний налог нас прямо топит. Трудность в том, чтобы не пожертвовать никем из прислуги. Мы ведь все сидим в одной лодке. Я всегда считала, что Кондафорд и деревня - одно целое. Мы или выплывем вместе, или вместе пойдем ко дну. Так или иначе - надо бороться. Отсюда моя затея с пекарней.

- Можно мне заняться доставкой, если я не найду другой работы? Старая машина, наверное, еще цела?

- Дорогая моя, ты будешь помогать нам так, как захочешь. Но дело только начинается. Налаживать его придется до самого рождества. А пока что скоро выборы.

- Кто наш кандидат?

- Некий Дорнфорд, человек здесь новый, но очень приличный.

- Ему нужны избирательные агенты?

- Я думаю!

- Вот и прекрасно. Для начала займусь хоть этим. А будет толк от национального правительства?

- Они уверяют, что "завершат начатую работу", но как - покамест не говорят.

- Мне кажется, что они передерутся, как только им предложат первый же конструктивный план. Впрочем, мое дело сторона. Буду просто разъезжать по округе и агитировать: "Голосуйте за Дорнфорда!" Как тетя Эм?

- Завтра приезжает погостить. Неожиданно написала, что не видела малыша, что пребывает в романтическом настроении и хочет пожить в комнате священника. Просит меня присмотреть, "чтобы там не навели порядка к ее приезду". Тетя Эм не меняется.

- Я часто думала о ней, - сказала Клер. - Она вся какая-то успокоительная.

Затем последовало долгое молчание. Динни думала о Клер, Клер - о себе. Размышления скоро утомили приезжую, и она искоса взглянула на сестру. Забыла ли та историю с Уилфридом Дезертом, о которой Хьюберт писал с такой тревогой, пока она длилась, и с таким облегчением, когда она кончилась? Динни, сообщил Хьюберт, потребовала прекратить всякие разговоры о ее романе, но с тех пор прошел уже целый год. Рискнуть заговорить, или она ощетинится, как ежик? "Бедная Динни! - подумала Клер. - Мне двадцать четыре; значит, ей уже двадцать семь!" Она молча сидела и поглядывала на профиль сестры. Очаровательный - особенно благодаря чуть вздернутому носу, который придает лицу решительное выражение! Глаза не поблекли по-прежнему красивые и синие, как васильки; ресницы кажутся неожиданно темными на фоне каштановой шевелюры. А все-таки лицо осунулось и утратило то, за что дядя Лоренс прозвал Динни "шипучкой". "Будь я мужчиной, я влюбилась бы в нее, - решила Клер. - Она хорошая. Но лицо у нее теперь печальное и проясняется только, когда она заговорит". И Клер полузакрыв глаза, посматривая на сестру через опущенные ресницы. Нет! Спрашивать нельзя. На лице, за которым она наблюдала, лежал отпечаток выстраданной отрешенности. Было бы непростительно снова растревожить ее.