Редьярд Киплинг - Ким

-- А кто стряпал его?-- спросил Ким.

-- Женщина,-- махрат поднял глаза.

-- Но все женщины умеют стряпать таркиан,-- сказал камбох.

-- Насколько мне известно, это хорошая кари,-- подтвердил махрат.

-- И дешевая,-- подхватил Ким.-- Но как насчет касты?

-- О, нет каст, когда люди идут... искать таркиан,-ответил махрат, делая условленную паузу.-- Кому ты служишь?

-- Вот этому святому человеку,-- Ким показал пальцем на счастливого дремлющего ламу, который вздрогнул и проснулся, услышав столь любимое им слово.

-- Ах, он был послан небом на помощь мне. Его зовут Другом Всего Мира. И еще зовут Другом Звезд. Он стал врачом, ибо пришло время его. Велика его мудрость.

-- А также Сыном Талисмана,-- едва слышно проговорил Ким, в то время как камбох поспешил заняться трубкой, опасаясь, как бы махрат не стал просить милостыни.

-- Это кто такой?-- обеспокоенно спросил махрат, скосив глаза.

-- Я... мы вылечили его ребенка; он в большом долгу перед нами. Сядь у окна, человек из Джаландхара. Это больной.

-- Вот еще. У меня нет желания вступать в разговоры с первым встречным бродягой. У меня уши не длинные. Я не баба -охотница подслушивать тайны. Джат неуклюже передвинулся в дальний угол.

-- А ты разве врач? Я на десять миль погрузился в бедствия,-- воскликнул махрат, поддерживая выдумку Кима.

-- Человек весь порезан и поранен. Я буду его лечить,-ответил Ким.-- Никто не становится между твоим младенцем и мною.

-- Я пристыжен,-- сказал камбох с кротостью.-- Я в долгу у тебя за жизнь моего сына. Ты -- чудотворец. Я знаю это.

-- Покажи мне порезы,--Ким склонился над шеей махрата, и сердце его билось так, что он чуть не задохнулся, ибо тут была Большая Игра, связанная с местью.-- Теперь поскорее рассказывай, брат, пока я буду читать заклинания.

-- Я пришел с Юга, где у меня была работа. Одного из нас убили при дороге. Ты слыхал об этом?-- Ким покачал головой. Он, конечно, ничего не знал о предшественнике С.23-го, убитом на Юге в одежде арабского купца.-- Найдя письмо, за которым меня послали, я уехал. Я выбрался из этого города и убежал в Мхову. Я даже не изменил своего вида, так я был уверен, что никто ничего не знает. В Мхове одна женщина обвинила меня в краже драгоценностей, будто бы совершенной в городе, который я покинул. Тогда я понял, что за мной началась погоня. Я убежал из Мховы ночью, подкупив полицию, которую уже подкупили выдать меня, не допросив, моим врагам на Юге. Потом я на неделю залег в древнем городе Читоре под видом кающегося в храме, но я не мог отделаться от письма, которое имел при себе. Я зарыл его под Камнем Царицы, в Читоре, в месте, известном всем нам.

Ким не знал об этом месте, но ни за что на свете не хотел прервать нити рассказа.

-- В Читоре, видишь ли, я находился на территории владетельных князей, ибо к востоку от него, в Коте, законы королевы не имеют силы, а еще дальше на восток лежат Джайпур и Гвалиор. Во всех этих княжествах не любят шпионов, а правосудия там нет. Меня травили, как мокрого шакала, но я прорвался в Бандакуи, где услышал, что меня обвиняют в убийстве, совершенном в покинутом мною городе, в убийстве мальчика. Они добыли и свидетелей, и мертвое тело.

-- Но разве правительство не может тебя защитить?

-- Мы, участники Игры, беззащитны. Умрем, так умрем, и тогда имена наши вычеркиваются из книги. Вот и все. В Бандакуи, где живет один из нас, я попытался замести след и для этого переоделся махратом. Потом я приехал в Агру и уже собирался вернуться в Читор, чтобы взять письмо. Так уверен я был, что улизнул от них. Поэтому я никому не посылал тара (телеграммы) , чтобы сообщить о том, где лежит письмо. Я хотел, чтобы заслуга целиком оставалась за мной. Ким кивнул головой. Он хорошо понимал подобное чувство.

-- Но в Агре, когда я шел по улицам, один человек закричал, что я ему должен и, подойдя со многими свидетелями, хотел сейчас же отвести меня в суд. О. люди Юга лукавы! Он заявил, что я его агент по продаже хлопка. Чтоб ему сгореть в аду за такое дело!

-- А ты был его агентом?

-- О, безумец! Я был человек, которого они искали из-за этого письма! Я хотел скрыться в квартале мясников и в доме одного еврея, но он боялся погрома и вытолкал меня вон. Я дошел пешком до дороги в Сомну,-- денег у меня было только на билет до Дели,-- и там, когда я, схватив лихорадку, лежал в канаве, из кустов выпрыгнул человек, избил меня, изрезал и обыскал с головы до ног! Это было совсем близко от поезда.

-- Почему же он сразу не убил тебя?

-- Они не так глупы. Если в Дели меня арестуют по настоянию юристов за доказанное обвинение в убийстве, меня передадут княжеству, которое пожелает меня получить. Я вернусь туда под стражей и тогда... умру медленной смертью в назидание всем прочим из нашей братии. Юг -- не моя родина. Я бегаю по кругу, как одноглазая коза. Я не ел два дня. Я отмечен,-- он тронул грязный бинт на ноге,-- так что в Дели меня признают.

-- Но в поезде ты вне опасности.

-- Поживи с год, занимаясь Большой Игрой, и тогда говори! В Дели по проволокам полетели враждебные мне сведения, и в них описывается каждая моя рана, каждая тряпка. Двадцать, сто человек, если надо, скажут, что видели, как я убивал мальчика. А от тебя толку не будет!

Ким достаточно хорошо знал туземные методы борьбы и не сомневался в том, что доказательства будут представлены с убийственной полнотой, включая вещественное -- мертвое тело. Махрат по временам ломал себе пальцы от боли. Камбох угрюмо и пристально смотрел на них из своего угла; лама был занят четками, а Ким подокторски щупал шею человека и обдумывал свой план, читая заклинания.

-- Может, у тебя есть талисман, который изменит мой вид? Иначе я умру. Пять... десять минут побыть одному... и, не будь я так затравлен, я мог бы...

-- Ну, что, исцелился он, чудотворец?-- ревниво спросил камбох.-- Ты достаточно долго пел.

-- Нет. Я вижу, что раны его нельзя залечить, если он не побудет три дня в одежде байраги.-- Это обычная эпитимья, которую духовники нередко налагают на толстых купцов.

-- Жрец всегда не прочь создать другого жреца,-- прозвучал ответ. Подобно большинству грубо суеверных людей, камбох не мог удержаться, чтобы не поиздеваться над духовенством.

-- Так, значит, твой сын будет жрецом? Ему пора принимать мой хинин.

-- Мы, джаты, все буйволы,-- сказал камбох, снова смягчаясь.

Ким кончиком пальца положил горькое лекарство в послушные губы ребенка.

-- Я ничего не просил у тебя, кроме пищи,-- сурово обратился он к отцу.-- Или ты жалеешь, что дал мне ее? Я хочу вылечить другого человека. Осмелюсь попросить твоего позволения... принц. Огромные лапы крестьянина в мольбе взлетели вверх.

-- Нет, нет! Не смейся так надо мной.

-- Я желаю вылечить этого больного. А ты приобретешь заслугу, помогая мне. Какого цвета пепел в твоей трубке? Белый. Это хорошо. А нет ли среди твоих дорожных запасов куркумы?