Редьярд Киплинг - Ким

-- Я...

-- Развяжи свой узел!

В узле были самые обычные мелочи: лоскуты ткани, знахарские снадобья, дешевые покупки с ярмарки, узелок с атой-сероватой, грубо смолотой туземной мукой, связки деревенского табаку, неуклюжие трубочные чубуки и пакет пряностей для кари -- все это было завернуто в одеяло. Ким, бормоча мусульманские заклинания, перебирал вещи с видом мудрого колдуна.

-- Этой мудрости я научился у сахибов,-- зашептал он ламе, и тут, если вспомнить о его обучении у Ларгана, он говорил истинную правду.-- Этому человеку грозит большое зло,-- так предвещают звезды, и оно... оно тревожит его. Отвратить это зло?

-- Друг Звезд, ты во всем поступал правильно. Делай, как хочешь. Это опять будет исцеление?

-- Скорей! Поторопись!-- шептал махрат.-- Поезд может остановиться.

-- Исцеление от смерти,-- сказал Ким, смешивая муку камбоха с угольным и табачным пеплом, скопившимся в трубочной головке из красной глины.

Е.23-й, не говоря ни слова, снял чалму и тряхнул длинными черными волосами.

-- Это моя пища, жрец,-- заворчал джат.

-- Буйвол, ты в храме! Неужели ты все это время осмеливался смотреть?-- сказал Ким.-- Мне приходится совершать тайные обряды в присутствии дураков; но пожалей свои глаза! Они еще не помутнели у тебя? Я спас младенца, а в награду за это ты... о бесстыжий! -- Человек вздрогнул и откинутся назад под пристальным взглядом Кима, ибо юноша говорил всерьез.--Не проклясть ли мне тебя или?..-- Он поднял ткань, в которую были завернуты припасы джата, и накинул ее на его склоненную голову.-- Посмей только хоть мысленно пожелать увидеть что-нибудь и... и... даже я не смогу спасти тебя. Сиди смирно! Онемей!

-- Я слеп и нем. Не проклинай! По... пойди сюда, малыш, мы будем играть в прятки. Ради меня, не выглядывай из-под ткани.

-- Я начал надеяться,-- сказал Е.23-й.-- Что ты придумал?

-- Об этом после,-- ответил Ким, стягивая с него тонкую нательную рубашку.

Е.23-й заколебался, ибо, как все уроженцы Северо-запада, он стеснялся обнажать свое тело.

-- Что значит каста для перерезанного горла?-- сказал Ким, опуская ему рубашку до пояса.-- Мы должны всего тебя превратить в желтого садху. Раздевайся... скорей раздевайся и опусти волосы на глаза, пока я буду посыпать тебя пеплом. Теперь кастовый знак на лоб.-- Он вытащил из-за пазухи топографический ящичек с красками и плитку красного краплака.

-- Неужели ты только новичок?-- говорил Е.23-й, буквально борясь за спасение своей жизни. Он скинул с себя покровы и стоял нагой, в одной лишь набедренной повязке, а Ким чертил ему благородный кастовый знак на осыпанном пеплом лбу.

-- Я только два дня назад вступил в Игру, брат,-- ответил Ким.-- Потри грудь пеплом еще немного.

-- А ты встречался... с целителем больных жемчугов?-- Он развернул свою туго скатанную чалму, чрезвычайно быстро обернул ее вокруг бедер и пропустил между ногами, воспроизводя путаные перехваты опояски садху.

-- Ха! Так ты узнаешь его руку? Он некоторое время был моим учителем. Нужно будет начертить полосы на твоих ногах. Пепел лечит раны. Помажь еще.

-- Когда-то я был его гордостью, но ты, пожалуй, еще лучше. Боги к нам милостивы. Дай мне вот этого.

Это была жестяная коробочка с катышками опиума, оказав' шаяся среди прочего хлама в узле джата. Е.23-й проглотил полгорсти катышков.

-- Хорошее средство от голода, страха и холода. И от него краснеют глаза,-- объяснил он.-- Теперь я опять наберусь храбрости играть в Игру. Не хватает только щипцов садху. А как быть с прежней одеждой?

Ким туго свернул ее и сунул в широкие складки своего халата. Куском желтой охры он провел широкие полосы по ногам и груди Е.23го, уже вымазанным мукой, пеплом и куркумой.

-- Пятна крови на этой одежде -- достаточный повод, чтобы повесить тебя, брат.

-- Может и так, но выбрасывать ее из окна не стоит... Кончено!-- Голос его звенел мальчишеским восторгом Игры.-Обернись и взгляни, о джат!

-- Да защитят нас боги,-- проговорил закутанный с головой камбох, возникая из-под своего покрывала, как буйвол из тростников.-- Но... куда же ушел махрат? Что ты сделал?

Ким обучался у Ларгана-сахиба, а Е.23-й, в силу своей профессии, был недурным актером. Вместо взволнованного, ежившегося купца в углу валялся почти нагой, обсыпанный пеплом, исполосованный охрой саджу с пыльными волосами, и припухшие глаза его (на пустой желудок опиум действует быстро), горели наглостью и животной похотью; он сидел, поджав под себя ноги, с темными четками Кима на шее и небольшим куском истрепанного цветистого ситца на плечах. Ребенок зарылся лицом в одежду изумленного отца.

-- Погляди, маленький принц! Мы путешествуем с колдунами, но они тебя не обидят. О, не плачь!.. Какой смысл сначала вылечить ребенка, а потом напугать его до смерти?

-- Ребенок будет счастлив всю свою жизнь. Он видел великое исцеление. Когда я был ребенком, я лепил из глины людей и лошадей.

-- Я тоже лепил. Сир Банас приходит ночью и всех их оживляет за кучей отбросов из нашей кухни,-- пропищал ребенок.

-- Так, значит, ты ничего не боишься? А, принц?

-- Я боялся, потому что мой отец боялся. Я чувствовал, как у него руки дрожат.

-- О цыплячья душа,-- сказал Ким, и даже пристыженный джат рассмеялся.-- Я исцелил этого несчастного купца. Он должен забыть о своих барышах и счетных книгах и сидеть при дороге три ночи, чтобы победить злобу своих врагов. Звезды против него.

-- Чем меньше ростовщиков, тем лучше, говорю я, но, садху он или не садху, пусть он заплатит за мою ткань, которая лежит у него на плечах.

-- Вот как? А у тебя на плечах лежит твой ребенок, которому меньше двух дней назад грозил гхат сожжения. Остается еще одно. Я совершил свое колдовство в твоем присутствии, потому что нужда в этом была велика. Я изменил его вид и его душу. Тем не менее если ты, о джаланхарец, когда-нибудь вспомнишь о том, что видел, вспомнишь, сидя под сельским деревом среди стариков или в своем собственном доме, или в обществе твоего жреца, когда он благословлет твой скот, тогда чума кинется на буйволов твоих, и огонь на солому крыш твоих, и крысы в закрома твои, и проклятия богов наших на поля твои, и они останутся бесплодными у ног твоих после пахоты твоей!-- Эта речь была отрывком древнего проклятия, позаимствованного у одного факира, сидевшего близ Таксалийских ворот, когда Ким был совсем ребенком. Оно ничего не потеряло от повторения.

-- Перестань, святой человек! Будь милостив, перестань!-вскричал джат.-- Не проклинай хозяйства! Я ничего не видел. Я ничего не слышал! Я -- твоя корова!-- и он сделал движение, чтобы схватить голые ноги Кима, ритмично стучавшие по вагонному полу.

-- Но раз тебе позволено было помочь мне щепоткой муки, горсточкой опиума и подобными мелочами, которые я почтил, употребив их для моего искусства, боги вознаградят тебя благословением,-- и он, к великому облегчению джата, прочел пространное благословение.