Гейвин Максвелл - Лети к своим собратьям, ворон

Заметную лепту в общую картину разрухи внесло наличие и деятельность, как фекальная, так и "топтальная", около сорока голов крупного скота, тучных, неуклюжих животных, которые вытоптали все до единой травинки вокруг дома и превратили всё вокруг в склизкое и вязкое месиво из грязи и навоза. Он разломал хлипкие воротца нашего садика, сжевал и вытоптал несколько оставшихся гладиолусов, которые ещё сохранились среди сорняков на некогда аккуратных клумбах под окнами дома. Они терлись и чесались обо что только можно, и всё скрипело и шаталось под напором их туш. Они, или же что-то в равной степени тяжёлое, проломили балки моста через ручей, и выходили в соседний лесок, так что Эндрю Скоту приходилось значительную часть своего времени тратить на то, чтобы выгнать скотину оттуда и собрать на место. Камусфеарна была в упадке, и преобладали всякие виды грязи, ржавчины и развала.

Эти удручающие признаки были настолько вездесущи, что только через несколько дней я стал замечать и другие приметы, противоречащие первым, которые могли бы составить совсем другую картину. Взяв на работу за тысячи миль отсюда временного работника, с которым даже не был знаком лично, я встретил человека, который оказался в состоянии справляться с положением не только без отвращения, но с уверенностью и даже воодушевлением. Эндрю Скот, чьи письма мы в течение пяти лет подшивали под рубрикой "любитель-подросток" (по содержанию они не очень отличались от остальных, чьи авторы, теперь я твёрдо знаю, оказались бы совершенно непригодными к такой работе), стал принимать образ идеального избавителя Камусфеарны от всех её бед. Бурная погода, сырость, ветры, условия жизни, ставшие совсем примитивными, отсутствие кино и социального общения, исключительно тяжёлая и часто противная работа практически без выходных, ежедневная ходьба по крутой тропинке в Друимфиаклах, часто по щиколотку в грязи и воде, чтобы забрать почту и тяжёлые припасы, заказанные в деревенском магазине, поиски дров на пустынном и холодном побережье под проливным дождём, - всё это было его стихией, и он ни разу не пожаловался и не высказал предположения, что в другом месте ему было бы лучше. Ему всё было легко.

Больше того. Несмотря на то, что ему прекрасно было известно о тех жутких травмах, которые и Эдаль, и Теко нанесли людям в прошлом, и на очевидный риск, которому он подвергался сам, у него была цель и желание ухаживать за ними, водить их на прогулку, быть с ними не в таких отношениях, в каких находится работник зоопарка и его подопечные опасные звери. Я узнал об этом из его не так уж неожиданного, но всё же обескураживающего вопроса:

- А когда я начну водить выдр на прогулку?

Я ответил:

- Я бы не хотел этого вообще, только мне они никогда не угрожали, и только я не боюсь их. Я не хочу никого подвергать возможно сильной травме.

Но его такой ответ не устраивал, он даже стремился к тому, чтобы оказаться в потенциально опасной ситуации. Ему удалось добиться разрешения своих родителей, и теперь единственным препятствием этому был я. В конце концов и мне пришлось сдаться.

Уже прошло восемь месяцев с тех пор, как я лично общался с Эдаль и Теко, и сам я был далеко не уверен в том, как они меня встретят. Я начал с Теко, ибо, как я писал в начале этой книги, у меня была любопытная и обнадёживающая, хоть и мимолётная встреча с ним в ноябре 1966 года. Так что после первых нескольких дней пребывания в Камусфеарне, которые были посвящены перегруппировке сил после многих невзгод за последние несколько недель, однажды ветреным, но солнечным утром я вышел пообщаться с Теко.

Его не было видно в вольере, и я понял, что он спит в доме. Я открыл калитку и позвал его, и из темноты его полуприкрытой дверцы в ответ раздалось его приветственное повизгивание. Я подождал и снова позвал его, немного погодя он не совсем уверенно вышел в неограждённый мир, которого не видел более четырёх лет.

Правая сторона морды у него распухла и правый глаз совсем закрылся, у него был нездоровый вид, он был неестественно толст и явно страдал от воспаления дёсен, которые периодически получали инфекцию у обеих западноафриканских выдр. У него был потерянный и отрешённый вид, но когда он подошёл ближе и учуял мой запах, то снова заворковал: радостное, любящее взвизгивание, которого я так давно не слышал. Я наклонился и протянул к нему руки, мгновение спустя он уже мусолил мне лицо своим мокрым носом и жёсткими усами, засовывая свои обезьяньи пальчики мне в уши и нос, удвоив свои восторженные крики любви. Он растрогал меня.

Подумалось, что я сделал такого, чтобы заслужить столь длительное доверие и преданность. Я держал его взаперти четыре года, лишил его человеческого общества, к которому он не по своей воле был приучен с младенческого возраста, я даже однажды принял решение отправить его в зоопарк, отдать на возможно равнодушное попечение чужих людей. Я ведь предал его, и так как наши средства общения сильно ограничены, я даже не смог объяснить ему причины того, почему я так поступил.

Так вот, наша первая прогулка за долгие годы продлилась полчаса, она была грустной, я чувствовал себя виноватым. Теко, страдавший чем-то вроде нашей зубной боли, был смущён, ошеломлён уже полузабытым внешним миром и почти не отходил от меня. Каждые несколько метров он останавливался, чтобы поласкаться, вновь потолковать со мной. Он не стал плавать, но восторгался своими прежними любимыми местами, будь то тихие спокойные заводи, где можно порезвиться, то ли светлаявода переката. В то время ему нужен был я, только я, всё остальное было второстепенно. Когда я отвёл его домой, ему страстно хотелось, чтобы я опять не оставил его одного. Каким только пыткам не подвергают люди своих "любимцев".

В некоторых кругах может показаться странным прибегать к услугам знаменитого врача, чтобы осматривать и лечить животное, но вы просто не знаете доктора Данлопа. Наш местный ветеринар (пятьдесят миль по дороге и ещё морской паром), Дональд Мак-Леннан, кто таким чудесным образом лечил выдр в течение восьми лет, был в отпуске, и мне пришлось прибегнуть к помощи этого врача. С характерным для него искусством он быстро принял нужное решение, выписал антибиотик, и через пять дней Теко снова стал здоровой и резвой выдрой с живым интересом ко всему окружающему.

Итак, моя вторая прогулка с ним очень отличалась от первой. Правда, он держался ближе ко мне, чем прежде, но помнил свои заветные места и двинулся туда: он гонялся за рыбой и кувыркался в спокойных водах реки, каждые несколько минут выскакивал оттуда, становился передо мной торчком, очевидно благодаря меня повизгиваньем от удовольствия, обрушивая на мои и так уже промокшие штаны новые водопады воды из своей шерсти.