Джон Мильтон - Потерянный рай

"- Престолы эмпирейские. Сыны Небес! По праву приутихли мы; Не страх, но спасенье нас гнетет По праву. Долог путь, безмерно тяжек, От Преисподней к свету. Нерушим Застенок наш; огнепалящий свод, Готовый жадно каждого пожрать, Девятикратно окружает нас. Врата из адаманта наверху Надежно замкнуты, раскалены, И всякий выход ими прегражден. Тому, кто миновал бы их, грозит Ночь невещественная, пустота Зияющая; бездна, где смельчак, Решившийся пучину пересечь, Исчезнуть вовсе может, без следа. А если в некий мир он прилетит Сохранно, в чуждый край,- что ждет его? Опасности, которые нельзя Предвидеть, коих трудно избежать. Но этого престола, о Князья, Достоин бы я не был, царский сан, Что с властью и величьем сопряжен, Не по заслугам бы стяжал, когда Преграды и опасности меня Могли бы от попытки удержать Исполнить нечто, признанное здесь, Для блага общего, необходимым. Приняв престол монарший и права, Неужто я, от сопричастных им Опасностей и славы откажусь? И то и это надлежит равно Властителю; чем выше он стоит, Тем больший воздают ему почет, Тем чаще испытанья, тем сложней Задачи, предстоящие Вождю. Вы, Силы мощные, гроза Небес, Хоть вы низвергнуты, займитесь домом, Ведь здесь - ваш дом на время. Вы должны Умерить злополучье, сделать Ад Отчасти выносимым, если есть Такое средство или волшебство, Способное ослабить, облегчить Невзгоды Преисподней; за Врагом Бессонным надо зорко наблюдать. А я пущусь в полет, за берега Бесформенного мрака, чтобы всех Освободить. Попытку предприму Один; опасный этот шаг никто Со мною не разделит!" Кончив речь, Монарх поднялся, наложив запрет На возраженья. Мудро он судил, Что, ободренные его примером, Другие полководцы захотят Участвовать (предусмотрев отказ) В том, что недавно так страшило их, И с помощью отваги показной, Возвысившись в глазах собранья, стать Его соперниками; без труда Честь раздобыть, которую ценой Геройских дел он должен обрести. Но голос повелительный Вождя Не меньше предприятья самого Внушает ужас. Шумно все встают, Последуя Владыке; словно гром Раскатисто вдали пророкотал. Почтительно склонясь пред Сатаной, В нем Бога величают, приравняв Царю Небес; благодарят за то, Что он собою жертвовать готов Для блага общего. Не до конца Заглохли добродетели у Духов Отверженных, к стыду людей дурных, Кичащихся прекрасными на вид Поступками, внушенными гордыней, И под личиной рвения к добру,Тщеславной суетностью. После всех Сомнений, совещаться перестав, Провозглашают славу Духи тьмы Властителю единственному. Так, Лишь только ветер северный уснет, Клубясь, густые тучи с гребней гор Ползут, замглив приветный небосклон. Угрюмая стихия сыплет снег На землю смутную, дожди струит, Но солнце, ввечеру, лучом прощальным Сквозь тучи улыбнется, и поля Внезапно воскресают; стаи птах Щебечут; блеют весело гурты, Холмы и долы оглашая вновь. О, срам людской! Согласие царит Меж бесов проклятых, но человек,Сознаньем обладающая тварь,Чинит раздор с подобными себе; Хотя на милосердие Небес Надеяться он вправе и завет Господний знает: вечный мир хранить,Живет он в ненависти и вражде, Опустошают Землю племена Безжалостными войнами, неся Друг другу истребленье, будто нет (Что, собственно, сплотить бы всех должно) У них врагов Гееннских, день и ночь Готовящих погибель для людей.

Собор Стигийский завершен. В порядке Расходится блистательная знать Бесовская; меж ними - Властелин Их наивысший, излучая мощь, Надменно шествует; казалось, он Способен сам противостать Творцу, Один, как самодержца грозный сан В Аду ни с кем не делит, окружив, Из подражанья Богу, выход свой Великолепьем царским и кольцом Горящих Серафимов, при оружье И с множеством хоругвей. Дан приказ Немедля объявить, под гром фанфар, О принятом решенье и конце Совета. Приложив металл к устам, На все четыре стороны трубят Четыре Херувима; вторят им Герольдов голоса, и далеко, По всем провалам бездны, эта весть Разносится; несметные войска Восторженно приветствуют ее. Затем, уже спокойней, ободрясь Надеждой ложной, Адские полки Неспешно расстаются; их пути Различны: каждый следует, куда Наклонности влекут и грустный выбор, Где мнит найти покой от хмурых дум И тягостное время скоротать До возвращенья Сатаны. Одни Среди равнин, другие в вышине, Летают, соревнуясь меж собой, И в беге спорят, как во времена Пифийских игр и Олимпийских. Здесь Увлечены ристаньем колесниц, Там укрощают огненных коней, А тут - в шеренги строятся опять. На небосклоне так порой встают Видения: две рати в облаках, Вещая войны гордым городам, Сражаются. В побоище сперва Вступают, с копьями наперевес, Наездники воздушные; потом, Перемешавшись в рукопашной схватке, Когорты рубятся; вся твердь в огне От ярого сверкания клинков. Иные Духи, как Тифон, взъярясь, Раскалывают горы, скалы в прах Крушат и мчатся, вихри оседлав; И Аду тяжко дикую гоньбу Снести. Так, победительный Алкид Эхалию покинул и покров Отравленный на тело возложил; Несносную испытывая боль, Он сосны Фессалийские, в пылу Неистовства, с корнями вырывал И в море, в глубину Эвбейских вод, С вершины Эты, Лихаса швырнул. Иные, кротче нравом, обрели Приют в затишном доле; там поют Распевом Ангельским, под звуки арф, О подвигах былых, о той беде, Что их постигла, и клянут судьбу, Поработившую свободный дух Случайностью и силою. Хотя Пристрастны песни эти, но такой Гармонией пленительной полны (Но разве может по-другому хор Бессмертных петь?), что даже Ад умолк И слушателям не мешал внимать Восторженным. Другие, в стороне, Облюбовали для беседы холм (Умам - витийство, музыка - сердцам Отрадны), там раздумьям предались, Высоким помыслам: о Провиденье, Провиденье, о воле и судьбе Судьбе предустановленной и воле Свободной, наконец,- о безусловном Провиденье, плутая на путях К разгадке; обсуждению они Подвергли всестороннему: добро, И зло, блаженство счастья и страданье Конечное, бесстрастие и страсть, Позор и славу,- праздных дум тщета И мудрость ложная! - но так могли Тоску и страх заклясть на краткий час Волшебным красноречьем, пробудить Напрасные надежды и сердца Тройной броней терпения облечь. Еще другие, крупными сойдясь Отрядами, отважились разведать Зловещий этот мир, дабы найти Убежище помягче, и летят Вдоль русел четырех Аидских рек, Что в озеро пекучее несут Погибельные струи: Стикс - река Вражды смертельной; скорбный Ахерон, Глубокий, черный; далее - Коцит, Наименованный за горький плач, Не молкнущий у покаянных вод Его унылых; наконец, поток Неистово кипящего огня,Свирепый Флегетон. Вдали от них Беззвучно и медлительно скользит Река забвенья Лета, развернув Свой влажный лабиринт. Кто изопьет Ее воды - забудет, кем он был И кто он есть; забудет скорби все, Страданья, радости и наслажденья. За Летой простирается страна Морозов лютых,- дикий, мглистый край, Терзаемый бичами вечных 6yjpb И вихрей градоносных; этот град, Не тая, собирается в холмы Огромные,- подобия руин Каких-то древних зданий. Толща льда И снега здесь бездонна, словно топь Сербонская, меж Касием-горой И Дамиатой, где уже не раз Тонули армии, а воздух здесь Пронизывает стужей до костей И словно пламя жжет. В урочный срок Когтями гарпий Фурии влекут Приговоренных грешников сюда. Виновные испытывают боль Стократ сильней от резких перемен: