Экхаут Ван - Молчать нельзя

- Приготовь свою фотокарточку. - сказал Эрих Стефану. - Завтра я принесу тебе удостоверение, и послезавтра можешь приступать к новой работе. Рад, что ты покладистый парень. Я не буду тебе в тягость. Постараюсь приходить сюда в твое отсутствие. Правда, по субботам и воскресеньям я буду здесь. Но через каждые две недели по субботам ты будешь занят, а по воскресеньям можешь куда-нибудь съездить. Билетами я тебя обеспечу. А теперь уходи, я охотно поговорю с тобой в другой раз. И немец обнял Ванду, чувствуя себя полным хозяином.

Стефан вышел из комнаты, спустился вниз и сел в душной кухне. Он думал о том, что делали теперь его красавица жена и жирный, отвратительный, надменный шкоп. Там, наверху, он чувствовал себя беспомощным и ничтожным, не мог противиться силе немца, не мог поднять руку на Ванду, такую красивую и все еще любимую им. С глубоким стыдом он признавался себе, что готов удовлетвориться крохами, остававшимися после "господина Эриха".

Но в то же время ему хотелось совершить что-то необыкновенное, героическое. Что-то такое, что привлекло бы всеобщее внимание, возвысило его в собственных глазах и в глазах окружающих.

Он мечтал убить Гиммлера. Или даже самого Гитлера! Тогда весь мир был бы благодарен ему. Ванда бросилась бы к его ногам и стала молить о прощении.

Но, черт возьми, у него даже не хватило смелости убить ту жирную свинью. Жалкий трус...

Стефан нашел свою карточку, положил ее на стол и сел к печке, в которой ярко пылал уголь, полученный все от того же Эриха.

Он закрыл лицо руками и заплакал.

Глава 4.

ГЕНЕК ГЖЕСЛО - МСТИТЕЛЬ

Генек Гжесло всегда слыл забиякой. В школьные годы он частенько расквашивал носы и наставлял синяки своим сверстникам. У него никогда не было друзей, да он я не нуждался в них, считая, что сильному иметь друзей не обязательно.

В восемнадцать лет Генек увлекся боксом и два раза выступал на ринге как любитель. Оба боя принесли ему победу, но после второго нокаутированный им противник умер по пути в больницу. В газетах Генека назвали тогда "Мордерца" ("Убийца"). Эту кличку он и взял себе, когда в 1940 году присоединился к партизанам.

Генек служил в польской кавалерии, которая в сентябре 1939 года бросилась с саблями наголо на наступавшие немецкие танки и почти полностью была уничтожена. Почти полностью! Но таких парней, как Генек, не так-то просто уничтожить. Под ним подстрелили коня. Он укрылся среди убитых, выждал, когда ушли танки, под покровом ночи пробрался через немецкие позиции и присоединился к пехоте. Он воевал до тех пор, пока не попал в плен.

В начале 1940 года Генека отпустили, и он поехал к своим родителям в Кельцы. Но там ему даже не пришлось переночевать. Генек ушел в леса к партизанам, тогда еще немногочисленным и неорганизованным. Не удивительно, что такой парень, как он, сразу же стал среди них партизанским вожаком. Его отряд пользовался славой самого неустрашимого. Он не нападал на одиночных немцев, а уничтожал сильно охраняемые военные объекты. Отряд появлялся всегда внезапно, действовал дерзко и успешно. Бойцы не столько любили Генека, сколько восхищались им. Он не относился к тем командирам, которые составляли планы и приказывали другим выполнять их. Он сам находился всегда в центре опасности, дрался одержимо, с наслаждением, с жаждой вражеской крови. Даже пули, казалось, относились к нему с уважением и обходили его.

Немцы давно охотились за Генеком. В районах действия его отряда проводились облавы с танками и самолетами. Но отряд Генека был неуловим и внезапно появлялся в сотне километров от тех мест, где его ловили каратели. И погоня начиналась сначала!

Зимой 1941/42 года отряд действовал в окрестностях Люблина, в районе лагерей смерти Майданек и Собибор. Здесь было полно эсэсовцев. Генек наслышался об их жестокости и расправлялся с ними беспощадно.

В январе 1942 года его схватили. Но Генеку повезло, как обычно везло в наиболее отчаянных боях с превосходящими силами врага. Его не опознали и отправили в Освенцим. Если бы немцы, захватившие его, догадались, кто перед ними, то Генека подвергли бы страшным пыткам и зверски убили. Правда, трудно сказать, что лучше - Освенцим или смерть.

Случилось это так. Отряд должен был взорвать эшелон с боеприпасами, вышедший из Люблина на Восточный фронт. Из тридцати бойцов Генек взял с собой десять, остальные укрылись на базе в лесу. Операция была обычной и почти безопасной. Дорога, разумеется, охранялась немцами. Но что могла сделать охрана на обширной чужой территории против таких противников, как Генек, которые хорошо знали каждую пядь своей земли?

Заложив динамит, партизаны спрятались в канаве в пятистах метрах от железной дороги и стали ждать поезда. От напряженного ожидания они не чувствовали холода, хотя и лежали на снегу.

Показался эшелон. Паровоз, изрыгая темные клубы дыма в серое небо, тащил длинный хвост вагонов. Партизаны чутко прислушивались к доносившемуся издалека стуку колес, и пыхтению паровоза, приближавшегося к роковому месту.

Страшные взрывы сотрясли воздух. Задрожала земля. Паровоз и вагоны поднялись в воздух, затем покатились по обе стороны развороченного пути. Ослепительные вспышки и оглушительные взрывы снарядов. Объятые огнем люди, прыгающие в панике из вагонов. Грохот стих, но пожар продолжался. Вдали послышался рев немецких грузовиков, спешивших на помощь.

Партизаны поднялись, отряхнули снег с одежды и повернули к своей базе, которая находилась в заброшенном лагере лесорубов. Там они неплохо устроились в деревянных избушках.

В лагере они увидели страшную картину. Избушки были сожжены дотла. На деревьях висели пять распятых трупов со следами многочисленных пуль. Видно, партизаны попали в лапы эсэсовцев уже мертвыми, и садисты надругались над ними с присущей им жестокостью: вспороли штыками животы, вырезали половые органы. Кровь, вытекавшая из рваных ран, застыла сосульками. Жуткое зрелище, напоминавшее кошмарный сон.

Десять мужчин, вернувшихся после удачной операции, стояли теперь объятые ужасом. Некоторые отводили с дрожью взор от убитых. Одного совсем молоденького паренька рвало, а остальные повернулись к Генеку.

Он стоял не шевелясь и несколько минут смотрел на погибших, запечатлевая картину зверства. Сердце его переполнилось ненавистью к убийцам, жаждой мести.

- Несчастные ребята,- прошептал один из бойцов.

- Они мертвы!- сказал Генек сурово. В голосе звучал металл, а глаза блестели. - Им уже ничем не поможешь. Они были мертвы, когда эсэсовцы начали глумиться над ними. Нужно думать не о них, а о тех пятнадцати и о себе...

- Как ты можешь думать сейчас о себе, Мордерца? - спросил Клатка с упреком. Клатка был на несколько лет старше Генека, и только он один отваживался вступать в пререкания с ним.