Эрих Ремарк - Искра жизни

Капрал на мгновение замешкался. Потом он ушел и вернулся со штатской курткой в руках.

— Пожалуйста, не эту, — объяснил Нойбауэр. — Я ведь солдат. Пожалуйста, мундир моей формы.

— Вы не солдат. Нойбауэр моргнул.

— Это моя партийная форма.

Капрал вернулся и принес мундир. Он ощупал его и передал Нойбауэру. Тот надел мундир, застегнул пуговицы, вытянулся и сказал:

— Оберштурмбаннфюрер Нойбауэр. Я в вашем распоряжении.

— Хорошо, хорошо. Вперед.

Они шли по саду. Нойбауэр заметил, что неправильно застегнул мундир. Он еще раз расстегнул его и поправил пуговицы. «Все в последний момент пошло не так. Вебер, предатель, своим поджогом хотел ему подставить подножку. Он предпринял самочинные действия, это нетрудно будет доказать». Вечером Нойбауэра уже не было в лагере. Он узнал об этом по телефону. Тем не менее чертовски горькая история, именно теперь. А потом еще Альфред, второй предатель. Он просто не явился. Нойбауэр остался без транспорта, когда собирался бежать. Войска уже ушли — в лес сбежать он не мог и спрятался в саду. Думал, здесь его искать не станут. Хорошо еще, что быстро сбрил усы-щеточку под Гитлера. Альфред, вот негодяй!

— Садитесь вот сюда, — сказал капрал, указывая на сиденье.

Нойбауэр залез в машину. «Они, наверно, называют это джип, — подумал он. — Люди приветливы. Скорее даже корректны. Один из них, возможно, американец немецкого происхождения». Нойбауэр слышал о немецких братьях за границей. Союз у них там или что-то в этом роде.

— Вы хорошо говорите по-немецки, — осторожно заметил он.

— Надо думать, — холодно ответил капрал. — Я ведь из Франкфурта.

— О! — только и выговорил Нойбауэр. Видимо, это действительно чертовски невезучий день. Вот и кроликов стащили. Когда он пришел в крольчатник, дверцы в клетку были раскрыты. Это был дурной знак. «Наверно, их сейчас уже жарит на огне какой-нибудь мерзавец», — подумал Нойбауэр.

Лагерные ворота были широко распахнуты. На скорую руку пошитые флаги висели перед бараками. По большому громкоговорителю передавали объявления. Вернулся один из грузовиков с бидонами, полными молока.

Перед комендатурой остановилась машина, в которой привезли Нойбауэра. Ее встречал американский полковник с несколькими офицерами; полковник отдавал приказания. Нойбауэр вышел из машины, поправил свою форму и сделал шаг вперед.

— Оберштурмбаннфюрер Нойбауэр в вашем распоряжении. — Он приветствовал по-военному, без «Хайль Гитлер».

Полковник посмотрел на капрала.

— Is this the son of a bitch? — спросил полковник. — Put him to work over there. Shoot him, if he makes a false move. note 3

— Так точно, сэр.

Нойбауэр напряженно вслушивался.

— Пошли! — сказал капрал. — Работать. Убирать трупы.

Нойбауэр все еще надеялся на нечто другое.

— Я — офицер, — пролепетал он. — В ранге полковника.

— Тем хуже.

— У меня есть свидетели! Я действовал гуманно! Спросите людей из лагеря!

— Я думаю, нам потребуется несколько человек, чтобы люди в лагере не разорвали вас на куски, — заметил капрал. — Меня бы это устроило. Пошли, вперед!

Нойбауэр еще раз посмотрел на полковника. Тот больше не обращал на него внимания. Двое шли рядом с ним, третий сзади.

Через несколько шагов его узнали. Трое американцев расправили плечи. Они ожидали бури и теснее сжались вокруг Нойбауэра. Тот начал потеть. Он смотрел прямо перед собой; по его походке было видно, что ему одновременно хотелось шагать и быстрее и медленнее.

Но ничего не происходило. Узники останавливались, провожая Нойбауэра взглядом. Никто не накинулся на него; люди даже образовали специально для него коридор. Никто не приблизился к нему. Никто ничего не сказал. Никто не накричал на него, не швырнул в него камнем. Никто не бросился с палкой. Они только смотрели на него. Образовав коридор, люди смотрели и смотрели на него весь долгий путь до Малого лагеря.

Вначале Нойбауэр облегченно вздохнул, потом стал усиленно потеть. Он что-то бормотал, не поднимая глаз. Но он чувствовал на себе пристальные взгляды, ощущал их на себе, как бесчисленные глазки в огромной тюремной двери, словно он уже за решеткой, а все вокруг наблюдают за ним холодно и внимательно.

Его бросило в жар. Он ускорил шаг, взгляды людей прилеплялись к нему все сильней. Он ощущал их на своей коже. Они были, как пиявки, сосущие кровь. Он отряхнулся. Однако не мог стряхнуть их с себя. Они прошли сквозь его кожу и повисли на его жилах.

— Я только… — бормотал он. — Долг… я ничего не… я всегда был… ну что им, собственно, надо?..

Нойбауэр взмок, когда они добрались до того места, где стоял двадцать второй барак. Шестеро пойманных эсэсовцев работали там вместе с несколькими специальными дежурными. Неподалеку стояли американские солдаты с автоматами в руках.

Нойбауэр как-то резко остановился. Он увидел перед собой на земле несколько черных скелетов.

— Что… что это такое?

— Не прикидывайтесь дурачком, — с гневом ответил капрал. — Это тот самый барак, который вы подожгли. Здесь должно быть еще, по крайней мере, тридцать трупов. Пошли раскапывать кости!

— Такой приказ… я не отдавал.

— Ну, разумеется.

— Меня здесь не было… ничего об этом не знаю. Это самовольно сделали другие…

— Ну, конечно. Всегда другие. А те, кто сдох здесь за все эти годы? К этому вы тоже не имеете отношения?

— Это был приказ. Долг…

Капрал обратился к стоявшему рядом человеку.

— В ближайшие годы чаще всего будут звучать вот эти отговорки: «Я действовал по приказу» и «Я ничего об этом не знал».

Нойбауэр не слушал его.

— Я всегда старался делать все, что было в моих силах…

— А это, — горько заметил капрал, — станет уже третьей отговоркой! Пошли! — вдруг воскликнул он. — Пора браться за дело! Вытаскивайте трупы из-под развалин. Думаете, это просто — удержаться, чтобы не переломать вам кости?

Нойбауэр нагнулся и стал неуверенно ковырять в развалинах.

Их подвозили в тачках, на грубо сколоченных носилках, складывали в коридорах казармы СС, срывали с них завшивевшие лохмотья, сжигали рвань, после чего доставляли в душевые СС.

Многие не понимали, что с ними собирались сделать; они тупо сидели и лежали в коридорах. Некоторые ожили только тогда, когда пар прорвался сквозь открытые двери. Они закряхтели и в страхе стали отползать назад.

— Мыться! Мыться! — кричали их товарищи. — Вам надо помыться.

Но все было тщетно. Вцепившись друг в друга, скелеты со стоном потянулись, как раки, к выходу. Для них мытье и пар были синонимом газовых крематорских камер. Им показали мыло и полотенце. Никакой реакции. Они и это уже проходили: так заманивали узников в газовые камеры. Только после того, как мимо них провели первую группу помытых узников и те кивками и словами подтвердили, что это горячая вода и купание, а не газ, они успокоились.