Бана - Кадамбари

В параллель перечислению занятий Кадамбари в первом описании теперь говорится, что «она неустанно сжимала в ладонях прохладную куколку, выдолбленную изо льда… прикладывала к щекам фигурку, вылепленную из камфары… касалась ногами-лотосами статуэтки из сандаловой мази», дабы умерить жар снедающей ее любовной лихорадки. А далее следует блок из четырех аланкар бхрантимат (вольная или невольная подмена одного предмета другим), рисующими, так сказать, «заблуждения любви»: «Бутоны цветов в ее ушах, казалось, страстно целуют ее круглые щеки, принимая их за свое отражение ‹…› Она словно бы принимала за месяц зеркало, лежащее у нее на груди, и заставляла его поклясться жизнью, что сегодня он не взойдет».

Первое описание Кадамбари завершалось блоком из одиннадцати сравнений, построенных на игре слов. Также и в конце второго описания находятся семь шлеш-упам — все рисующие царевну воплощением любовной страсти: «…Высоко вздымались кувшины ее грудей, белые от сандаловой мази и усыпанные цветами, и она казалась алтарем помазания бога любви ‹украшенным кувшинами с сандаловой водой и цветочными подношениями› ‹…› От трепета страсти расцвела ее красота, и она казалась цветочным луком ‹трепещущим в руках бога любви› ‹…› Томимая богом с цветочным луком, она казалась пчелой ‹томящейся по цветам›». А за этими шлешами-упамами следует последний в описании блок аланкар — три виродхабхасы (букв. «снятого ‹посредством шлеши› противоречия»), опять-таки изображающие страдания любви: «Хотя и умащенная прохладным сандалом, она страдала от любовного жара [112]. Хотя и далекая от старости, она была обессилена страстью [113]. Хотя и, как лотос, нежная, она жаждала касания снега» [114].

Если мы обратимся к иным, чем изображение персонажей, описаниям «Кадамбари», то увидим, что их грамматическая структура, внутреннее членение, распределение аланкар приблизительно то же, что и очерченное ранее.

Возьмем, например, описание озера Аччходы ( *). Оно состоит из развернутых определений в винительном падеже единственного числа к словам «озеро по имени Аччхода», находящимся в конце периода: «он увидел озеро по имени Аччхода» (acchodām nāma saro dṛṣṭavān). В начале описания — блок из тринадцати сравнений (упам) озера с воображаемыми объектами: «драгоценным зеркалом богини красоты трех миров», «хрустальной обителью богини земли», «колыбелью стран света», «расплавленной Кайласой», «смехом Шивы, обратившимся в воду» и т. п. Затем — четыре утпрекши, объединенные идеей удивительной чистоты озера (само имя «Аччхода» значит на санскрите «чистоводное»): озеро кажется созданным «из сердец святых мудрецов», «добродетелей праведников», «блеска глаз антилоп», «сияния драгоценных камней». Затем — группа из нескольких различных фигур: виродхи («прозрачное для глаза, оно казалось пустым, хотя было заполнено водой»), утпрекши («оно словно бы находилось под охраной тысячи луков Индры»), упамы («его воды, казалось, смешались с… нектаром… подобным потоку красоты, струящемуся с ланит Парвати»), атишайокти — преувеличения («озеро было настолько глубоким, что походило на вход в подземный мир»), бхрантимат — «заблуждения» (из-за черных лотосов, цветущих на глади озера, пары уток чакравак полагают, что наступила ночь).

Далее следует блок из одиннадцати определений — все без аланкар. Но, во-первых, все эти определения тематически однородны: перечисляются божественные существа, посещающие озеро. А во-вторых, отсутствие аланкар как бы компенсируется применением анафоры. В первых пяти высказываниях вынесены вперед наречия времени (asakṛt… anekaśo… bahuśaḥ sahasraśaḥ… sarvadā): «Часто Брахма… освящал его своим кувшином. Не раз мудрецы-валакхильи… совершали на его берегах обряд почитания солнца. Нередко… Тысячу раз… Каждый день»; а в последних пяти — наречия места (kvacit): «Кое-где среди озера росли лотосы, чьим соком пьянил себя гусь Варуны… кое-где каменистые прибрежные склоны оказались подрытыми копытами быка Шивы…» и т. д.

Наконец, последним, как это и принято в описаниях «Кадамбари», идет блок из пятнадцати шлеш-упам: «Подобно юности, полной волнений, озеро пенилось волнами (или: «желаниями» — utkalikā). Подобно больному лихорадкой любви, ему служили отрадой белые влажные лотосы (или: «браслеты из лотосов» — mṛṇāla-valaya) ‹…›. Подобно Кадру, вскормившей грудью тысячу змей, оно вспоило тысячи слонов (nāga — «змея» и «слон») ‹…›. Подобно небрежному выводу без подтверждения, оно затопляло водами твердь берегов (или: «его нельзя было подтвердить примером» — asat-sādhanam-iva-dṛṣṭāntam)».

И далее в описании озера Аччходы еще одна особенность, характерная для «Кадамбари»: непосредственно за описанием «от автора» следует еще одно описание, но уже от первого лица, в данном случае Чандрапиды, который любуется озером ( *). Если первое описание построено как одно большое предложение, то второе распадается на короткие высказывания, в каждом из которых, как правило, присутствует аланкара атишайокти — «преувеличение». При этом если первые пять атишайокти — абстрактного плана (Чандрапида называет озеро «идеалом совершеннейшего из удовольствий», «венцом того, что доставляет счастье», «крайним пределом того, что только доступно зрению» и т. п.), то все последующие содержат мифологические аллюзии и связаны друг с другом анафорой «нет сомнений»: «Нет сомнений, что лишь в жажде постоянно видеть это озеро Шива, супруг Умы, сохраняет привязанность к своей обители на горе Кайласе. Нет сомнений, что Вишну, держатель диска, никогда не насытит своих желаний, пока пренебрегает его чистыми и сладкими, как нектар, водами и предпочитает возлежать на соленых и темных водах океана ‹…› Нет сомнений, что в день великой гибели мира грозовые тучи именно из него по каплям набирают воду, чтобы потом затопить землю и застлать мраком вселенского ливня десять сторон света».

Несколько иную вариацию исходной структурной модели демонстрирует описание леса Виндхья ( *), заключенное в синтаксическую рамку: asti vindhyātavī nāma («есть… лес, зовущийся Виндхья»). В нем явно преобладают фигуры, связанные с игрой слов: за вступлением, в котором чередуются упамы и утпрекши, следуют тридцать шлеш-упам и три виродхабхасы — «снятого ‹шлешей› противоречия». Блок из шлеш-упам берет на себя знакомую по другим описаниям «Кадамбари» функцию обрисовки объекта в целом и по частям. Сначала говорится о всем лесе Виндхья: «Подобно столице владыки мертвых Ямы, этот лес, кишащий буйволами (буйвол — ездовое животное Ямы. — П. Г. ), грозит смертью; подобно войску, готовому к битве, он щетинится пиками — побегами бамбука, жалит стрелами — жужжащими пчелами, оглашается боевым кличем — рыком львов… подобно Луне со знаком лани или Большой Медведице, он заселен ланями и медведями… подобно Парвати, покоящейся на льве, он свой покой охраняет львами; подобно Раване, похитителю Ситы, он страшен ревом хищников… подобно Земле на клыке Великого вепря, он разрыт клыками диких кабанов…» и т. д. А затем с помощью анафоры kvacit («кое-где») описание леса членится: «Кое-где, будто захмелевшая женщина, он что-то невнятно бормочет голосами кукушек ‹…› Кое-где, будто поле битвы, усеянное стрелами, он порос длинными травяными стеблями. Кое-где, будто тело Индры, покрытое тысячью глаз, он изрыт тысячью нор грызунов ‹…› Кое-где, будто царство Вираты кичаками-воинами, он кичится своими водоемами‹…› Кое-где, будто тот, кто принял подвижнический обет, он рядится в платье из травы и лыка». И завершает эту цепочку сравнений, основанных на игре слов, блок из трех виродхабхас, или виродха-шлеш: «Хотя не счесть листьев на его деревьях, лучшее его украшение — семилиственница (или: «его украшают только семь листьев» — saptaparṇa). Хотя он и суров с виду (или: «полон жестоких зверей» — krura-sattvā), но населен кроткими отшельниками. И хотя темны его заросли, он неизменно чист и светел».