Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Каждый из квартиросъемщиков «Лолиного дома» внес свою лепту, потому что Чела пожелала, чтобы обряд очищения превратился в настоящий праздник. Очун любит, когда ей в жертву приносят козу, Обатала — голубей, а Чанго́ — черных петухов, что, как известно, стоит денег, да и специальное угощение для участников обряда надо приготовить. Кроме того, соседи принесли статуэтки своих богов и святых и поставили их на алтарь к Чанго. Тут были Элеггуа, Огу́н, Очоси́, Осаку́, Байкойо́, Льянса́, Олья́, Йемайя́, Очун, Эбели́, Каско́, Нана, Букара́, Обатала… В углу лицом к стене поставили Эчо́, дьявола, причиняющего столько зла и докуки мирным людям, пусть позлится, увидев, что в присутствии высших богов его злые козни не имеют силы. Впрочем, этот Эчо, иногда преисполнившись добрых намерений, влияет на Элеггуа и даже оказывает людям помощь. Статуэтку Льянсы (святой девы Марии Канделарии), поскольку она покровительствует Кандите, пышно разубрали самыми красивыми бусами и кусками белого, голубого, желтого и красного шелка, чтобы она оказала воздействие на душу мулатки и прогнала из ее головы мерзкие мысли, которые, словно крабы, цепляются к девчонкам, и они пускаются отбивать у женщин законных мужей, хотя те и приобрели их честным путем и привязали к себе любовью и лаской.

Приготовления велись в глубокой тайне, чтобы у Кандиты не возникло ни малейших подозрений относительно предстоящего празднества; было решено воспользоваться тем, что мулатка рано ложилась и спала крепко. Нья Соледад тоже получила приглашение, внесла обол и предоставила скромные украшения для главного алтаря. Через своего приятеля пономаря Чела достала цветы, которыми украшали церковь Христа Спасителя. Пономарь подарил ей гвоздики, маргаритки, ирисы и даже несколько почти совсем свежих гладиолусов.

Комната едва вмещала приглашенных, соседки пришли с мужьями и старшими детьми, а обряд, кроме Папы Касимиро, вершил еще один известный жрец. Сорок девять свечей, ценою по песете каждая, из чистого воска, лестницей располагались на алтаре, на полу в кастрюле лежали священные предметы: собачьи клыки, янтарь, кораллы, магнит, раковины и мешочки с ладаном и растертой в порошок высушенной жабой.

Ровно в полночь слабый дрожащий удар бонго́ возвестил начало церемонии. Приглашенные сидели на корточках, образуя круг, посредине которого стояло большой корыто; в нем Чела подвергнется очищению и тем самым прогонит от себя злых духов. Пауло не возражал против обряда, напротив, он казался довольным, принес десять песо и корзину, полную ямса, бананов, нежных початков кукурузы, тыквы и кимбомбо́, а также графинчик с ико́ — водкой из патоки, которая веселит душу и не пьянит. Пауло был искренне верующим человеком; он всей душой любил свою негритянку и почитал законы, установленные богом Олоруном.

Но вот свечи задули, и жрец тихим мелодичным голосом затянул речитатив, вызывая африканских богов, чьи имена шепотом повторяли присутствующие. В полной темноте Чела сняла с себя одежду и белье, скинула туфли и осталась совсем голой. Присутствующие на церемонии мужчины смотрели на это спокойно; так полагалось по обряду, и женская нагота не будила желаний или каких-нибудь грешных мыслей. Снова зажгли свечи. Негритянка стояла в корыте. Папа Касимиро и его помощник принялись натирать ее кровью черного петуха, смешанной с мелко нарезанными перьями, обсыпали тертым кокосовым орехом с кукурузными зернами и побрызгали из ведра настойкой из сока альбаа́ки, куда положили мяту и цветы, принесенные из церкви. Потом Папа Касимиро собрал все травы в белую с красным скатерть и завязал в узел. Пустое корыто перевернули, и Чела встала на него. Ведун обмахнул ее тело черным цыпленком, достал из алтаря плошку с пальмовым маслом и собственноручно натер им негритянку с головы до пят. Чела была счастлива; она глубоко и свободно дышала, как человек, наслаждающийся целительной ванной, и с нежностью смотрела на своего мужа, преисполнившегося восторга и гордости при виде совершенных линий ее фигуры, напоминающей скульптуру богини из черного дерева. Остальные мужчины от зависти только опускали глаза, стараясь прогнать грешные мысли. Из комнаты перед началом церемонии вынесли всю мебель, оставалась лишь новенькая, купленная специально для этого случая брезентовая раскладушка, прислоненная к стене; Папа Касимиро разложил ее, велел Челе лечь и прикрыл негритянку белой простыней, которую ему подала одна из соседок. Оставалось только взять цыпленка, потихоньку вынести его на угол улицы и втайне ото всех выбросить, чтобы он унес с собою остатки зла. Но это сделают после угощения, уже собранного в соседней комнате. Ждали одного: чтобы прошло время, нужное Челе для отдыха.

Вдруг раздался стук в дверь.

Жрец отрицательно покачал головой. Пока подвергнувшаяся обряду очищения женщина не оденется в свежее, совершенно новое белье и платье, никому нельзя входить в комнату. Это, конечно, не полиция, капитан их квартала ничего не имел против негритянских религиозных церемоний, если только они не кончались дракой или скандалом.

В дверь снова постучали, на этот раз громче в решительнее.

— Пусть хоть кулак себе расшибет, все равно не впустим, пока не наступит время, — пробормотал Папа Касимиро. Но, судя по всему, стучал решительный и нетерпеливый человек, из тех, кто не любит отказываться от своих прихотей или долго ждать. И вот, к великому ужасу всех присутствующих, раздался страшный грохот, хлипкая дверь комнатенки настежь распахнулась, и на пороге — руки в боки — встала дерзкая, стройная… Кандита собственной персоной!

Все попытки сохранить в тайне предстоящую церемонию оказались тщетными. Мулатка узнала о ней еще в тот день, когда Чела побежала к Папе Касимиро. У Кандиты тоже были приятели, готовые сообщать ей о том, что делается у соседей. Она даже знала — знала, негодная, — что это к ней ревнует Чела, ее подозревает, из-за нее мучается. Еще бы! Чела-то ведь права, у женщин на такие дела нюх, их не обманешь, и ничего удивительного, что она затеяла этот обряд! Да, Пауло зацепил Кандиту за сердце, так зацепил, что она отказалась от праздной жизни средь роскоши и богатства только потому, что во время посещения тетки эта грудь Геркулеса, эти черные, ясные глаза и улыбка доброго, здорового телом и духом человека с первого взгляда зажгли ее африканскую, кровь. Раньше она никогда не испытывала ничего подобного ни к своему каталонцу, ни к ухаживавшим за нею белым, метисам и мулатам и даже смеялась над ними. Она терпеливо ждала случая соблазнить негра, да все никак не получалось — жена стояла на пути. И Кандита устала ждать, страсть толкала ее на отчаянный поступок, и совсем ни при чем здесь злые духи или колдовство, не верит она в эти старые китайские сказки. Она нарочно притворилась заснувшей, пусть справляют себе свой обряд, который она, впрочем, подсмотрела в окошко, но, увидев обнаженную соперницу, а тело ее способно вызвать восторг любого мужчины, оно такое же красивое и плотное, как и ее собственное, вдруг испугалась, что ее женские чары не произведут на Пауло никакого впечатления. Хотя Кандита тоже умела танцевать, не было в ее танцах африканского блеска, она танцевала по-современному, и румба и сон в ее исполнении походили на танцы янки. А настоящие негры это презирают.