Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Проходили минуты, а может быть, и часы. Акулам надоело маячить возле пустой перевернутой скорлупы, и они мало-помалу сняли осаду. Внезапно легкий толчок нарушил всеобщее оцепенение. Обломок мачты, видимо, коснулся дна. Где-то совсем близко сверкнул слабый огонек. Спасены! Животный, безудержный эгоизм людей, только что избежавших смерти, заставил их забыть о погибших.

— На помощь! — взывали они во мраке.

Негритенок, легкомысленный, как любой двенадцатилетний мальчишка, недолго думая, слегка хлопнул по воде рукой и, убедившись, что акулы уплыли, бросился в море и достал ногами дно. Это наверняка был берег. Разорванный парус всплыл на поверхность. Мальчик мог стоять в воде и даже двигаться вперед. Негритянка пыталась удержать его, но безуспешно…

Так прошло несколько минут. Мальчуган, растворившийся в темноте, не отвечал на крики матери…

— Йейи… Йейи-и-и! — стонала она в слезах.

— Подожди, — пробормотал Пио, — он сейчас вернется.

Глаза негритянки не видели ничего: она как зачарованная уставилась на огонек, единственную светлую точку в кромешном мраке ее отчаяния. Потом медленно и неуклюже, тяжело вздыхая и хныкая, как ребенок, она всем своим грузным телом сползла в воду, нарушив равновесие лодки; корма, на которой скрючился Пио, подпрыгнула вверх. Сонная вода раздалась и приняла негритянку. И приняла, должно быть, с любовью, потому что голос ее постепенно стал затихать; а потом наступила тишина; потом — только безмолвная ночь и жалобные стоны шаланды.

Тогда с беспощадной ясностью открылся углежогу Пио весь ужас его одиночества. Быть может, недалеко была земля, где все спокойно спали под надежной крышей; быть может, где-то вблизи бороздили волны огромные океанские пароходы, сверкающие гирляндами огней, набитые счастливыми людьми, — моряками, делавшими карьеру, богачами, флиртующими на верхней палубе. Фабрики, наверное, еще содрогались от грохота машин, а в публичных домах не утихали разнузданные оргии… Только он, Пио, был затерянным и никому не нужным звеном этой бесконечной цепи стремившихся друг к другу, взаимно связанных человеческих существ. И никто не пошлет спасательной шлюпки на его поиски… Подняв вверх сжатый кулак, он громко проклиная звезды, иронически взиравшие с вышины на эту агонию, и мозг его постепенно начал заволакиваться чернильным мраком.

— Пора кончать! — сказал себе Пио и ринулся в море по направлению к огоньку, свет которого, казалось, образовал на волнах мерцающую дорогу к смерти. Вдруг дно исчезло у него из-под ног.

— Так и есть, — пробормотал он. — Боже мой!..

Но ему удалось вернуться назад и снова нащупать твердую почву. Устланная мягким песком отмель, куда их принесло волнами, внезапно заканчивалась уступом подводной скалы, которая под прямым углом обрывалась в бездну. А рядом с обрывом бесшумно и неудержимо несло свои воды морское течение; его не смогли преодолеть негритянка и ее сын.

Застыв на краю подводной пропасти, боясь сделать лишний шаг, потеряв из виду разбитый корпус посудины, несчастный простоял там до рассвета, который наконец улыбнулся ему, как заждавшаяся девушка. Поднимавшийся прилив не раз заставлял ею закрывать глаза и читать «Отче наш», готовясь к смерти. И были минуты, когда, захлебываясь, он вынужден был изо всех сил задирать подбородок, чтобы удержать на поверхности свое лицо, напоминавшее плавающую в волнах медузу…

Наутро его подобрали рабочие с землечерпалки, стоявшей у входа в залив за много миль от города. Потом они спокойно погасили сигнальный фонарь, тот самый фонарь, который был причиной трагедии этой ночи и невольно выполнил роль убийцы.

Когда Пио смог говорить и стал рассказывать эту историю, его речь неоднократно превращалась в бессвязное бормотание. А через несколько дней его пришлось увезти в больницу.

Перевел С. Мамонтов.

Однажды утром в поселке на десяти, двенадцати, даже четырнадцати перекрестках появляются яркие, красочные афиши. Они возвещают о наиважнейшем событии, имеющем произойти со дня достопамятного визита Его Преосвященства, совершавшего турне для раздачи первого причастия полтора года тому назад. Прибывает Большой Мексиканский Цирк! В составе его труппы прославленный индусский Огнеглотатель, вызвавший восторги просвещеннейшей публики Англии, Франции и Европы; Геркулина — самая сильная женщина в мире, поднимающая зубами до семидесяти килограммов; Большой Бразильский Слон и Красавцы — потрясающая негритянская пара комиков, удостоенная Золотой Медали и лично получившая ее из рук Е. В. Короля Испании.

Цирк! Цирк! Цирк! Это слово врывается в каждый дом поселка, перелетает его границы, докатывается до сахарного завода, стоящего по ту сторону Сагуа-ла-Чика, и до прибрежного хутора, где живут черепичники. В поселке, на заводе и даже на хуторе звонкое, веселое, как сигнал утренней побудки, слово на время прерывает извечные местные сплетни и вызывает взрыв бурного кипения страстей в душах детского населения.

Ребятня должна полностью насладиться предстоящим великим событием; нельзя пропустить ни прибытия повозок с цирковой труппой, ни установки шатра на церковной площади, ни красочного вечернего парада, во главе которого торжественно пройдет оркестр из аккордеона, гуиро [4] Гуиро (исп.) — тыквенное дерево и погремушка, сделанная из его плода. и литавр, а в конце прошествует Большой Бразильский Слон, от старости потерявший бивни. Ради такого дела стоит поломать голову, и вот мальчишки пускаются на всякие выдумки. Один изобретает способ незаметно проникнуть на представление. Другие сговариваются выйти с редкой для них пунктуальностью точно к началу школьных уроков, чтобы, запрятав учебники под рубашку, наблюдать вступление артистов на главной дороге, которая, как известно, является прямым продолжением дороги из Энкрусихада.

Самые же отважные во главе с Баракутеем, сиротой, которого подобрал на улице и взял на воспитание местный приходский священник, пойдут прямо до Охо дель Агуа, за перевал, к развилке дороги и остановятся у начала проселка на Сан Хуан де лос Ремедиос.

Баракутей — самый настоящий чертенок. Он всегда готов помочь отслужить мессу на варварской латыни, которой его обучил падре; прицепить жгут пальмовой соломы к линялому мундиру старого члена муниципалитета; помочь переехать в другой дом целой семье, если ее глава занят утром на работе; дернуть за косицу первого в поселке китайца-центрифуговщика, возвращающегося с сахарного завода; полночной порой лететь сломя голову через поле на хутор за повивальной бабкой для готовой вот-вот разродиться соседки; метко запущенным камнем изобразить роскошное солнце на витрине аптеки. Никто не умеет быстрее его влезть на кокосовую пальму, так ловко, ухватившись за носовое кольцо, вытащить застрявшую в болоте воловью упряжку, ловить канареек, разбивать рогаткой уличные фонари, чтобы легче было опустошать фруктовые сады, пышная листва которых нависает над забором, или единым махом перебраться через речонку в самом ее широком месте.