Дежё Костолани - Избранное

Он их не видел, ничего о них не слышал.

Беспокойным майским вечером ветер гнал по улице пыль. Эшти сидел в кондитерской и пил шоколад. Выйдя из кондитерской, только что не наткнулся на вдову.

Она его не заметила.

Эшти окликнул ее. Стал расспрашивать, что у них нового, — он не видел ее тысячу лет.

Некоторое время вдова молчала.

— Мой Лацика, — запинаясь вымолвила она, — мой маленький Лацика… — И словно захлебнулась, умолкла.

Маленький гимназист уже два месяца как умер.

Эшти уперся глазами в землю, землю, в которой покоился прах мальчика.

Вдова по порядку все ему рассказала. У Маргитки теперь температура и по утрам, ее хотят отослать домой, они больше не могут держать ее у себя. Анжела потеряла место в швейной мастерской, так как ей постоянно приходилось заменять мать. Киоск они продали. Сама она не могла ведь торчать там с больными ногами. Да оно, может, и к лучшему.

— Конечно, конечно, — кивнул Эшти.

Они стояли под газовым фонарем. Он смотрел на лицо вдовы. Теперь оно не было таким взволнованным и смятенным, как тогда, в их первую встречу. Оно словно застыло, оно было спокойно.

Не будь она так похожа на его мать и на тех родственниц, что вот так же хирели и шли ко дну, все бы и обошлось. Но на ее лице было написано обвинение. Мучительный, почти бесстыдный укор.

Это и взорвало его.

«Да в чем же я виноват? — кипел он про себя. — Или вы полагаете, что я сам творю все эти свинства? И вообще какого черта-дьявола вы от меня хотите, всегда именно от меня?»

Он протестующе дернулся. Уцепился за вдову, схватил ее за руку. И вдруг стал трясти ее, худенькую старушку в черном платье, трясти изо всех сил.

— Хэй, — кричал он, — хэй! — словно пытался обуздать лошадь, взвившуюся на дыбы.

Опомнясь, он бросился в переулок.

«Что я наделал! — задыхался он. — О я злосчастный! Женщину! Слабую, жалкую женщину… Я сошел с ума».

Эшти привалился к стене. Он все еще тяжело дышал от возбуждения. И при этом был счастлив. Невыразимо счастлив оттого, что наконец, наконец-то поколотил ее.

1927

Купающиеся обыкновенно доплывали до середины Дуная, к венскому пароходу, и там с веселым визгом колыхались, покачивались на высоких волнах. Эшти, который всякий день валялся на берегу в купальных трусах, с завистью посматривал на веселые компании. Никто здесь не плавал лучше его, однако и воображение его работало лучше, чем у кого-либо. И следовательно, он трусил.

Однажды он решил, будь что будет, переплыть на другой берег.

Его мускулистые руки разрезали воду. Он и не заметил, как оказался на середине Дуная. Там он немного замешкался. И стал прислушиваться к себе. Он не задыхался, сердце работало ровно. Он мог бы плыть так еще долго. Но тут ему пришло в голову, что он не боится, и от мысли, что не боится, он так испугался, что его тут же охватила паника.

Он повернул было назад. Однако берег, от которого он плыл, казался более далеким, чем противоположный. Он решил плыть к нему. Вода здесь была какая-то чужая, глубокая и холодная. Левую ногу схватило судорогой. Эшти сильно ударил правой ногой, и на ней тоже узлами напружились мускулы. Он хотел привычно лечь на спину, но только переворачивался то вправо, то влево, крутился, ушел вниз, нахлебался воды, несколько раз выплывал на секунду-другую, а потом, все плотнее окутываемый темными пеленами воды, стал погружаться, глубже и глубже. Руки отчаянно колотили.

На берегу это заметили. Закричали: посреди реки кто-то тонет.

Некий молодой человек в голубых купальных трусах, стоявший, облокотись о перила, возле купальни, уже бросился в волны и стремительно плыл к утопающему.

Он подплыл еще вовремя.

Голова Эшти как раз показалась из воды. Спаситель схватил его за длинные волосы и потащил к берегу.

Там Эшти скоро пришел в себя.

Открыв глаза, он прежде всего увидел небо, потом песок, потом людей, стоявших под золотыми лучами солнца; их обнаженные тела серебристо поблескивали. Такой же голый, как все, господин в темных очках опустился возле него на колени и считал пульс. Вероятно, то был врач.

Люди, его окружившие, с великим любопытством смотрели на молодого человека в голубых купальных трусах, того самого, кто только что — как узнал теперь Эшти — на глазах у любопытной и взволнованной публики вытащил его из пасти смерти.

Подойдя к Эшти, молодой человек протянул ему руку и назвал себя:

— Элингер.

— Эшти, — представился Эшти.

— О, маэстро, — почтительно воскликнул молодой человек, — кто же не знает вас, маэстро!

Эшти попытался держаться как человек, которого «знают все».

Он был в смятении.

До сих пор чего только он не получал: великолепный альбом для марок в детстве, золотое кольцо на память о конфирмации, позже несколько одобрительных рецензий и даже одну академическую премию, — однако сразу столь много и притом от одного человека он не получал еще никогда. Лишь когда-то давно — от матери и отца, от обоих вместе.

Новый знакомец вернул ему жизнь. Если бы в этот день он по случайности не пришел купаться или в момент несчастья спокойно закурил, вместо того чтобы мгновенно броситься в воду, был бы сейчас Эшти где-то там, среди рыб, на речном дне… в неизвестности… бог знает… Да, он родился заново. Только что, тридцати двух лет отроду, он родился вторично.

Эшти поднялся на ноги, пожал молодому человеку руку.

С трудом выговорил:

— Спасибо.

— О, не стоит благодарности.

— Спасибо, — повторил Эшти, словно благодарил случайного прохожего за спичку; чувствуя затрепанность слова, он постарался восполнить его смысл интонацией и тепло повторил: — Спасибо.

— Право же, это пустяк.

«Моя жизнь пустяк?» — подумал Эшти и проговорил вслух:

— Ваш поступок, сударь, был прекрасен. Это героический поступок. Акт человечности.

— Я очень рад.

— А я, право, и выразить не могу… и выразить не могу, — запинаясь, повторял Эшти и, схватив теперь обе руки молодого человека, стал бурно трясти их.

— Ради бога, — неловко бормотал тот.

— После такого случая нам следовало бы сойтись поближе. Не знаю, располагаете ли вы временем…

— Когда угодно, маэстро.

— Сегодня? Нет, не сегодня. Завтра у меня, на чашку кофе. Или позвольте, лучше вечером. Знаете что? В «Глазго» на верхней веранде. В девять вечера.

— Бесконечно польщен.

— Словом, вы будете?

— Разумеется.

— До свидания.

— До свидания.

Молодой человек поклонился. Эшти обнял его, еще мокрого, и пошел к раздевалке. По дороге он то и дело оборачивался, оглядывался на молодого человека, несколько раз помахал ему рукой.