Андре Моруа - История Англии

Руины аббатства Линдисфарн, одного из первых оплотов христианства в Северной Англии. XI в.

3. Явившись в Англию в 1221 и 1224 гг., францисканцы и доминиканцы сразу же развернули широкую деятельность. Здесь им не пришлось бороться с ересью. Ни альбигойцы, ни вальденсы Римской церкви тут не угрожали. Но невежество и охлаждение веры были не менее опасными симптомами. Авторитет папства пошатнулся из-за неумеренных отлучений от церкви. Мы помним, что Лондон осмелился потребовать от священников служить мессы, несмотря на папский интердикт. Если Церковь хотела сохранить свое влияние на Англию, она должна была с помощью новых миссионеров затронуть сердца народных масс. Большая роль, которую она сыграла в формировании английского общества, объяснялась тем, что она была единственной связью между крестьянами-полуварварами и внешней культурой. Ей оставалось выполнить ту же миссию. Один из трагических аспектов Средневековья — отчужденность, а стало быть, невежество деревенских жителей. Кто мог обеспечить связь? Приходский священник? Он был так же невежествен, как его прихожане, и не менее отчужден, нежели они. Обычный монах? Но он вел в своей обители жизнь, которая даже при всей допустимой святости оставалась эгоистичной. Эту роль вполне мог сыграть нищенствующий монах, который сновал между городом и деревней: то живя среди своих братьев и обновляя запас идей, то возвращаясь к беднякам. И он в самом деле ее сыграл.

4. Первая группа францисканцев пересекла Ла-Манш в 1254 г. Их было девять, а путешествие в Англию им милостиво обеспечили монахи бенедиктинского аббатства в Фекаме. Они направились прямиком в Лондон, где им предоставили каморку в какой-то школе. Там вечерами их и видели — они сидели у очага и пили пиво, «такое горькое, что кое-кто предпочитал простую воду», — с ужасом и жалостью говорится в одном свидетельстве того времени. Они не ели ничего, кроме самого грубого хлеба, а когда не было хлеба, питались овсянкой. Король выделил им 10 марок, чтобы они арендовали в Кембридже участок земли, и они построили на нем часовню, «столь бедную, что один плотник почти закончил ее за один день». Правило абсолютной бедности долго соблюдалось францисканцами. Когда братья захотели построить настоящий монастырь, английский провинциал ордена запротестовал: «Я не для того принял обет, чтобы отгораживаться стенами» — и велел снести каменную обитель, которую жители Саутгемптона построили для его ордена. А монахам, которые требовали подушек, он заявил: «Вы не нуждаетесь в этих маленьких горках, чтобы вознести свои головы к небу». Легко представить себе, какое впечатление произвели на народ члены ордена, так искренне пренебрегавшие благами этого мира.

Монахи ордена цистерцианцев за работой. Миниатюра. XIII в.

Монахи-францисканцы ухаживают за больными чумой. Миниатюра. Конец XIV в.

5. Из правил, установленных святым Франциском, презрение к знаниям было первым, которое его последователи неуклонно соблюдали. Одному послушнику, который попросил у него псалтырь, Франциск ответил: «Я ваш требник». Он огорчился, когда ему сообщили, что в его ордене много выдающихся ученых, и наверняка, в отличие от Клемента IV, не разрешил бы Роджеру Бэкону пользоваться перьями и чернилами. Но сам успех проповеди францисканцев и доминиканцев вынудил их изучать по крайней мере богословие. Им же надо было подготовиться к ответам на возражения. И очень скоро в университетах они стали удачливыми соперниками белого духовенства. Монахи и священники косо смотрели на этих нищенствующих братьев, чьи босые ноги и убогая пища были немым осуждением их богатых бенефициев и пышных аббатств. Но бедные студенты оказывали им доверие, которым не удостаивали слишком хорошо обеспеченное духовенство. В Оксфорде францисканская школа приобрела поразительную известность. Именно из ее лона вышли три самых выдающихся ума того времени: Роджер Бэкон, Дунс Скот и Оккам, возвысившие Оксфордский университет до уровня Сорбонны.

6. К первым нищенствующим орденам в течение века присоединились и два других: августинцы и кармелиты. Но потом «четыре ордена», как и другие монахи до них, стали пренебрегать дисциплиной, создавшей их славу. Было бы несправедливо хулить их за это; они лишь восприняли образ жизни тех, среди кого жили, но в XIV в. слишком упитанный, слишком жирный брат-попрошайка становится одной из излюбленных мишеней для сатириков. Как только братья в свой черед уступают природным наклонностям и, садясь на осла, нарушают устав, запрещающий им владеть верховым животным, живут в уютных обителях, построенных для них богатыми грешниками, тепло одеваются, а порой и ублажают себя роскошью утонченного образования, они теряют свое влияние на бедняков. Тщетной будет проповедь об апостоле Петре, который жил in famo et frigore — в голоде и холоде, — из уст человека, чьи жирные розовые щеки свидетельствуют о том, что он давно и слишком хорошо питается. В «Кентерберийских рассказах» Чосера нищенствующий монах уже похож на своих раблезианских собратьев. На самом деле большинство братьев были людьми безобидными, но контраст между уставом ордена и образом их жизни впоследствии даст пуританам повод для возмущения. Кроме того, в стране, которая в конце нормандско-анжуйского владычества начала осознавать свою национальную самобытность, эти братья, представлявшие последнюю волну континентальных апостолов, да к тому же утверждавшие, что подчиняются непосредственно самому папе, раздражали многих верующих. Конфликт между Римской и Английской церковью разразится много позже, но именно тогда в сознании самых требовательных будут посеяны зерна глубокого раскола. И они там прорастут.

1. Как только смерть Иоанна Безземельного сделала законным королем девятилетнего ребенка, Генриха III (1216), бароны, которых лишь ненависть к его отцу толкнула в лагерь Людовика Французского, тотчас же снова присоединились к короне. В среде этой знати, которая сама была чужеземного происхождения, стало расти чувство национальной общности. Потеря Нормандии, отделившая нормандских баронов от их французских владений, окончательно связала их судьбу с Англией. При малолетнем короле безопасность страны обеспечивали отличные воины Гийом Ле Марешаль и Хьюберт де Бург; наконец в 1227 г. король достиг совершеннолетия. Генрих III не обладал ни жестокостью, ни цинизмом своего отца. Набожностью и простодушием он скорее напоминал Эдуарда Исповедника, которым необычайно восхищался и построил в его честь Вестминстерское аббатство. Но он не слишком подходил для того, чтобы править Англией XIII в. В те времена, когда все реальные силы страны пытались навязать королевской власти правила, он был абсолютистом; во времена подъема национализма он не был англичанином. Женившись на Элеоноре Прованской, он окружил себя дядюшками королевы, и один из них, Пьер Савойский, построил на берегу реки дворец, который сегодня называется Savoy Court. Вместе с родственниками супруги король поставил у власти родственников своей матери, уроженцев Пуату. Бароны и горожане были крайне раздражены и начали ворчать: «Англия для англичан», и самые недавние англичане среди них отнюдь не были наименее пылкими. Наконец король, очень благочестивый и хранивший живую признательность папе за то, что тот защищал его до совершеннолетия, признал себя вассалом его святейшества и стал благоприятствовать обогащению Рима за счет английского духовенства. Папа взял привычку давать своим итальянским фаворитам самые богатые бенефиции Англии, порой даже еще до того, как они освободятся. Когда эти провизоры (provisors) , или временные аббаты, становились титулярными, то есть номинально возглавляли аббатство, но не имели реальной власти над ним, они преспокойно оставались в Риме, назначали викария и получали доходы со своих английских владений. Можно себе представить ярость местного духовенства и растущее чувство враждебности по отношению к папе и королю.