Марсель Пруст - Сторона Германтов

— Представьте, я совсем не боюсь щекотки, вы можете меня щекотать битый час, а я даже не почувствую.

— Неужели?

— Уж вы мне поверьте.

Она наверняка догадалась, что таким неуклюжим образом выражается обуревающее меня желание, потому что по-женски смиренно предложила с таким видом, с каким вам предлагают рекомендательное письмо, о котором сами вы не осмеливались просить, и только в ваших словах проскальзывал намек на то, что такое письмо было бы вам кстати:

— Хотите, я попробую?

— Попробуйте, конечно, но тогда удобней будет, чтобы вы прилегли рядом со мной.

— Вот так?

— Нет, ближе, ближе.

— А я не слишком тяжелая?

Только она договорила, как дверь открылась и вошла Франсуаза с лампой. Альбертина едва успела вернуться с кровати на стул. Может быть, Франсуаза подслушивала за дверью или даже подглядывала в замочную скважину и нарочно выбрала этот момент, чтобы нас смутить. Но излишне было строить предположения: ей ни к чему было видеть собственными глазами то, что она и так уже почуяла благодаря инстинкту, ведь она так долго жила вместе со мной и родителями, что в конце концов благодаря страху, осторожности, вниманию и хитрости в ней развилось инстинктивное чутье, сродни ясновидению; так чует море матрос, зверя охотник, а болезнь врач, хотя чаще больной. То, что ей удавалось выведать, поражало не меньше, чем неожиданно обширные познания древних ученых, располагавших более чем скромными средствами добывать факты; впрочем, Франсуазе было не легче: до нее долетали только обрывки разговоров, — не больше двадцатой части того, что говорилось у нас за обедом, — услышанные дворецким и не слишком точно пересказанные в буфетной. Кроме того, ее ошибки, как заблуждения древних, например Платона, верившего во всякие небылицы, проистекали скорее от неправильных представлений о мире и от предвзятых идей, чем от недостаточности материальных ресурсов. Так уже в наши дни величайшие открытия из жизни насекомых сделал ученый, не располагавший никакой лабораторией, никакой аппаратурой [214] …ученый, не располагавший никакой лабораторией, никакой аппаратурой . — Вероятно, имеется в виду Жан-Анри Фабр (1823–1915) — французский писатель и энтомолог, который упоминается уже в первой книге «Поисков». Имя Фабра Пруст написал в этом месте на обороте соответствующей страницы рукописи. . Трудности, проистекавшие из ее положения прислуги, не помешали ей приобрести умения, необходимые для достижения цели, состоявшей в том, чтобы огорошить нас выводами из ее исследований; и даже более того, помехи не только не парализовали размах ее изысканий, но и оказали им мощную поддержку. Франсуаза, конечно, не пренебрегала никакими вспомогательными средствами, например она опиралась на обороты речи и на позы. Она никогда не верила тому, что мы ей говорили, в чем пытались ее убедить, зато без тени сомнения принимала на веру самые нелепые россказни, лишь бы собеседник занимал в обществе примерно такое же положение, что она, а его глупости задевали наши убеждения; и насколько, выслушивая нас, она всем своим видом выказывала недоверие, настолько же ясно было, что каждому его слову она верит, как Святому Писанию, стоило только взглянуть, с каким выражением она (пользуясь тем, что косвенная речь позволяла безнаказанно бросать нам в лицо самые оскорбительные вещи) передавала повествование какой-то кухарки о том, как эта кухарка пригрозила хозяевам, втоптала их в грязь при всем честном народе и добилась для себя неслыханных послаблений. Франсуаза даже добавляла: «На месте хозяйки я была бы в ярости». В душе мы не слишком симпатизировали даме с пятого этажа, но, слыша о таком отвратительном и в то же время неправдоподобном случае, только плечами пожимали, что не мешало рассказчице непреклонно и категорично настаивать на том, что самые немыслимые ее утверждения — чистая правда.

Но главное даже не это: подобно тому как писателям, чью свободу стесняет тирания монарха или литературной школы, суровость правил просодии или государственной религии, часто удается создавать произведения необычайно насыщенные, каких им бы никогда не написать в условиях политической свободы или литературной анархии, так и Франсуаза, не имея возможности прямо высказать нам, что думает, говорила как Тиресий, а если бы писала, то это было бы точь-в-точь как у Тацита [215] …говорила как Тиресий, а если бы писала, то это было бы точь-в-точь как у Тацита . — Тиресий — персонаж греческих мифов, прорицатель; речь прорицателей часто бывала загадочна и невнятна. Публий Корнелий Тацит (ок. 55 — ок. 120 н. э.) — великий древнеримский историк; исторические события он излагал захватывающе, выстраивая драматическую композицию. . Она умела уложить все, чего не могла высказать прямо, в несколько слов, к которым мы не могли придраться, не поставив себя под удар, — и даже не в слова, а в молчание, в движение, которым она ставила на стол посуду.

Так, когда я по рассеянности забывал у себя на столе среди прочих писем то единственное, которое не должно было попасться ей на глаза, потому что там говорилось о ней с неодобрением, предполагавшим, что получатель разделяет это чувство с отправителем, вечером, если я возвращался домой озабоченный и шел прямо к себе в комнату, на моих письмах, сложенных в идеально аккуратную стопку, мне прежде всего бросалось в глаза (как бросилось наверняка и Франсуазе) то самое письмо, выложенное поверх других, как-то отдельно, в качестве громогласной и красноречивой улики, от которой я уже в дверях вздрагивал, как от окрика.

Франсуаза в совершенстве выстраивала эти мизансцены, призванные в ее отсутствие уведомить зрителя, что ей все известно, так, чтобы, когда она выходила на подмостки, он уже знал, что она все знает. Она наделяла речью неодушевленные предметы с гениальностью и терпением, достойными Ирвинга и Фредерика Леметра [216] …с гениальностью и терпением, достойными Ирвинга и Фредерика Леметра. — Сэр Генри Ирвинг (1838–1905) — самый знаменитый английский актер своего времени, блиставший в шекспировских постановках; он открыл новую эру в актерской игре, покончив с академизмом первой половины XIX в. Французский актер Фредерик Леметр (1800–1876) играл заглавные роли в великих романтических пьесах. . Сейчас, вздымая надо мной и Альбертиной зажженную лампу, освещавшую каждую вмятинку и впадинку, оставленные телом девушки на покрывале, Франсуаза была похожа на «Правосудие, проливающее свет на преступление» [217] … Франсуаза была похожа на «Правосудие, проливающее свет на преступление» . — У художника Пьера Прюдона (1758–1823) есть картина «Правосудие и Божественное возмездие, преследующие Преступление» (1808), причем у Возмездия в руке зажженный факел. Пруст лишь слегка изменил название. . От такого освещения лицо Альбертины ничего не теряло. Оно высвечивало у нее на щеках тот солнечный блеск, что очаровал меня в Бальбеке. Иногда под открытым небом лицо Альбертины казалось мертвенно-бледным, но теперь, по мере того как его освещала лампа, она выхватывала необыкновенно сверкающие, ровные, неувядаемые и гладкие частички этого лица, сравнимые разве что с розово-румяной окраской некоторых цветов. Однако появление Франсуазы застало меня врасплох, и я воскликнул: