Анте Ковачич - В регистратуре

Внимание же А. Ковачича сосредоточено на изображении деревенских и городских низов. И если у Тургенева и Джальского деревенский мир подается с точки зрения помещика и интеллигента, то в романе Ковачича очевиден взгляд «снизу» — город воспринимается выходцем из деревни. Правда, писатель не воспроизводит характерного для северо-западной Хорватии и окраин Загреба кайкавского диалекта, но зато очень широко пользуется разговорной идиоматикой, опирающейся на народное словотворчество. Этим Ковачич ближе Лескову, чем Тургеневу. Хорватскому прозаику ближе стилизация народной речи — сказ, чем поэтизация литературного языка. Уже здесь Ковачич проявляет себя зрелым реалистом, лишь отдельные сюжетообразующие элементы, фантастика, необычная композиция нарушают каноны классического реализма XIX века. Но, может быть, как раз это обстоятельство делает его близким нашему современнику. Композиционная и стилистическая двойственность романа нисколько не удивит сегодняшнего читателя, знакомого, к примеру, с «Мастером и Маргаритой» Булгакова. Впрочем, в то время фантастика вновь проникает в реалистическую литературу: последние повести Тургенева построены на фантастических, спиритических мотивах, Гаршин вводит в русскую прозу галлюцинации.

Новаторство Ковачича обнаруживается с особой очевидностью, когда речь заходит об истории собственно хорватской литературы. В XVI и XVII веках центр ее находился преимущественно в городах Адриатического побережья — Дубровнике, Сплите, Задаре, и развивалась она в общем русле европейского ренессанса и барокко. В XVIII веке она переживает спад и перемещается в район между Савой и Дравой, культивируя в качестве литературного языка кайкавский диалект. Так называемая кайкавская литература, функционировавшая в отрыве от богатой средиземноморской традиции, создает произведения поучительного и развлекательного характера, предназначенные для народа. Неслучайно герой фламандского фольклора и немецких «народных книг» Тиль Уленшпигель, так высоко ценимый молодым Энгельсом, был воспринят этой литературой как народный персонаж — Петрушка Керемпух. На этом диалекте рождается и просветительская, подчеркнуто карнавальная комедия Тито Брезовачкого «Матиаш, ученик-чародей» (1804), игравшаяся во время масленицы. Карнавальность заметна и в романе Ковачича.

В эпоху национального возрождения хорватская литература ставит себя на службу задачам формирования нации. Поэтому, обращаясь ли к собственной барочной традиции (поэма Ивана Мажуранича «Смерть Смаил-аги Ченгича»), к устному народному творчеству, к польской модели романтизма (А. Мицкевич), а позднее к прозе Тургенева, она неизменно стремилась показывать свой народ в наилучшем свете, предпочитая идиллическую трактовку образов хорватов и хорватской земли. Сентиментально-идиллический стилевой комплекс становится главенствующим в литературных вкусах. Даже эпилог лучшего исторического романа А. Шеноа о хорватско-словенском крестьянском восстании 1573 года («Крестьянское восстание», 1887, русский перевод 1955), завершается идиллической картиной классового мира, продиктованного, по мысли автора, высшими национальными интересами хорватского народа. Этим объясняется запоздалость и непоследовательность хорватского реализма, ограничивавшего себя в критике собственной нации и возлагавшего всю ответственность за социальное зло на иноземных притеснителей, будь то немцы или итальянцы.

С этой идиллически-сентиментальной литературностью и особенно с неестественным языком произведений большинства хорватских писателей столкнулся в своем творчестве Анте Ковачич. Свою литературную деятельность он начал с резкой критики ведущего писателя семидесятых годов А. Шеноа, автора исторических романов и создателя реалистических, но все еще дидактических по своему характеру, деревенских повестей. Литературной полемикой проникнут также роман «В регистратуре». Внимание читателя несомненно стоит обратить на имеющиеся в нем многочисленные элементы пародии. Неоднократно пародируется в романе все та же поэма Мажуранича «Смерть Смаил-аги Ченгича» — речь Рудимира Бомбардировича-Шайковского, написанная им для Мецената, вызывает массу ассоциаций с метафорикой Мажуранича, высмеивает классическое, оторванное от жизни образование хорватской интеллигенции, ориентацию отечественной литературы на народные эпические песни (Королевич Марко), подражательство хорватских поэтов Мицкевичу, особенно его «Крымским сонетам». Новелла о Дорице и Зорковиче, как и вся история Дорицы и Мецената, по сути, повторяет фабульную завязку «Крестьянского восстания», так что и здесь можно увидеть пародию на исторический роман Шеноа, тем более что современный Ковачичу хорватский читатель в образе Мецената узнавал наследника крупного венгерского феодала Тахи, изображенного в романе Шеноа, одного из главных угнетателей хорватских крепостных. Насилие над крепостной девушкой ведь стало в романе Шеноа одним из поводов к восстанию. Пародийно-сатирические моменты составляют важную часть структуры романа «В регистратуре», однако для него характерны и другие связи с европейской литературой.

Несомненно, например, что мотив «найденной рукописи» давно стал общим местом в европейской литературе от Сервантеса и Стерна до Диккенса и других писателей. У Ковачича этот условный литературный прием имеет другое назначение — он ни в коей мере не служит усилению достоверности изображаемых событий (рукопись Кичмановича сгорает), а создает публицистическо-сатирическое обрамление и в известной мере объясняет необычную композицию романа сумасшествием героя. Сам же рассказ о детстве и юности Ивицы Кичмановича полностью укладывается в традиционно-реалистические рамки. Сюжет его составляет переезд юноши из провинции в город, что явно роднит его с композиционной основой некоторых произведений Бальзака («Отец Горио», «Утраченные иллюзии»). Роман принадлежит к романам воспитания, которые строятся на развитии характера героя с детских лет. В изображении детства Ивицы Кичмановича и Лауры Ковачич особенно близок к Диккенсу, писателю, с любовью описывавшему жизнь бедных детей, но не менее вероятно, что Ковачич читал «Неточку Незванову» и «Униженных и оскорбленных» Достоевского. Это были первые переводы произведений русского писателя, с которыми хорватский читатель познакомился как раз в восьмидесятые годы. О Достоевском напоминают страницы романа, где рисуются городские улицы, убогие лестницы и жилища, среди них особенно впечатляют картины города, увиденного глазами детей, впервые попавших туда из деревни. Не случайно Ивице, воспитанному на библейских легендах, город представляется «вавилонской башней», где люди не понимают друг друга.

Читать дальше