Юлиус Зейер - Дом под утопающей звездой

Однажды вечером, во время большого собрания в доме лорда Ангуса, я был свидетелем горячей сцены между Эдитой и лордом Дальтоном. Лорд Дальтон весь вечер был сильно расстроен — и Эдита сделала ему знак, чтобы он пришел в оранжерею, тогда совершенно пустую. В салоне известная итальянская певица пела какую-то бравурную арию и можно было быть уверенным, что, пока она не кончит петь, никто из салона не выйдет. Я одиноко сидел в оранжерее, слушая пение издали, так как мое зависимое положение в доме лорда не позволяло мне присоединиться к приглашенным гостям. Когда неожиданно вошла Эдита, и сразу же за ней незаметно скользнул лорд Дальтон, я хотел уйти, но Эдита кивнула мне головой, чтобы я остался…

— Эдвард, — сказала она лорду Дальтону, — господин Ройко, которого представляю тебе, пользуется моим полным доверием, и я хочу, чтобы он был свидетелем нашего разговора. Если кто-нибудь случайно сюда войдет, лучше, если он найдет нас не вдвоем. Наше присутствие здесь не покажется таким подозрительным. Теперь слушай, что я хочу тебе сказать.

Лорд Дальтон хмуро взглянул на меня, но не сказал ни слова.

— Говори, прошу тебя, говори, — только ответил он.

— Эдвард, — сказала Эдита, — я услыхала твой разговор с капитаном Альдрихом, разнузданным человеком, одно присутствие которого для меня так невыносимо. Ты знаешь, что я принуждена терпеть его только потому, что он мой близкий родственник. Ты же находишь удовольствие в его обществе, потому что — ну, потому, что он такой же игрок, как и ты.

Лорд Дальтон с усилием воздержался, но взгляд его стал еще более мрачным.

— Какой же это разговор ты слыхала? — наконец спросил он.

— Я слышала, как ты обещал ему, что выйдешь через четверть часа. Я знаю, что это значит — вы идете в игорный дом. Так слушай: я запрещаю тебе уходить от нас. Да, запрещаю. Пусть, наконец, выяснятся наши отношения! Я люблю тебя, люблю всей душой, но мое терпение подходит к концу! Если ты пойдешь с капитаном — я видела тебя сегодня в последний раз! Слышишь? В последний раз! Я без колебания разорву все связывающие нас узлы. Я не перестану любить тебя, но на всю жизнь отдалюсь от тебя!..

Темный румянец облил лицо лорда Дальтона.

— Эдита, — вскрикнул он, — ты так, так говоришь со мной? Так знай же, что я не принимаю никаких приказаний. Ты не любишь меня, иначе тебе не пришло бы в голову унижать меня перед наемным слугой!..

Я глухо вскрикнул, удар был страшный. Эдита, всегда такая деликатная и полная такта, в раздражении поступила безрассудно, подвергнув меня такому тяжкому оскорблению, а своего возлюбленного неосторожностью возбудив против себя. В возбуждении я бросился бы на него, но Эдита умоляюще взглянула на меня. Певица в салоне кончила петь, раздались аплодисменты и вызовы на бис, и вслед за тем несколько человек вошли в оранжерею, отделенную от салона только коротким переходом, в котором висело несколько знаменитых картин, искусственно освещенных невидимыми лампами. Эдита изумительно владела собой; она свободно разговаривала со мной и лордом Дальтоном о редком растении, мало до этого времени известном в Европе, великолепный экземпляр которого цвел в оранжерее. Подходившие гости присоединились к разговору, и через некоторое время я незаметно отошел, как мне и следовало в моем скромном положении; я заметил, однако, что лорд Дальтон отошел еще прежде меня.

Приблизительно через час Эдита позвала меня в свою комнату. Она уже сняла драгоценности, ее красивые волосы были расчесаны, а лоб перевязан белым платком. Лицо ее было смертельно бледно; было видно, что она страдает и физически и духовно.

— Послушайте, — слабым и дрожащим голосом сказала она, — простите, что по моей вине вас оскорбили. Эдвард наверняка сам сожалеет об этом и извинится перед вами, как только немного успокоится. Вы прощаете меня?

Она подала мне свою чудную руку, которую я с волнением поцеловал.

— Я угнетена смертельно, — продолжала она. — Эдвард ушел с капитаном. Вы видите, он оскорбляет меня еще глубже, чем оскорбил вас. Разве это не похоже на то, что на мою угрозу он хотел сказать, что не обращает внимания, разорву ли я связывающие нас звенья?

Она отерла катившиеся из глаз слезы.

— Я поступила неосторожно, — говорила она, — но я исправлю свою ошибку. Хотите оказать мне громадную услугу?

— Какую угодно! — воскликнул я.

— Ну так… не обращайте внимания на то, что произошло между вами и лордом Дальтоном. Поднимитесь выше обыкновенной человеческой точки зрения. Вы знаете, что я думаю о вас, а то, о чем я хочу просить вас теперь, будет новым, большим, величайшим доказательством, как глубоко я уважаю и ценю вас.

Она вынула из ящика стола письмо и подала его мне.

— Идите, — сказала она, — идите и отдайте сами в руки Эдварда это мое письмо. Вы не только мой посол, вы мой посредник, — письмо открыто, не запечатано, и я позволяю вам прочитать его. Нет, больше чем позволяю — я прошу вас прочитать его. Но не здесь, у меня, а только по пути, и не говорите мне ни слова, что вы думаете о его содержании. Когда вы отдадите — возвращайтесь домой, но уже не приходите ко мне. Я сейчас лягу, мне так нехорошо. Если Эдвард даст какое-нибудь письмо от себя — пришлите мне его с моей горничной, которая будет ждать в коридоре, ведущем сюда. Если же, чему я не могу поверить, — Эдвард не даст вам никакого письма в ответ на мое — тогда дайте горничной вот эту георгину, которая весь вечер была у меня в волосах, — его подарок. Я буду знать, что это значит.

Она снова подала мне руку — и я вышел из комнаты угнетенный, взволнованный, больной. Я любил ее до безумия — и должен был молчать! Я любил ее больше, чем свою душу, свою жизнь, чем все на свете, больше, чем верующий свое спасение — и был послом ее любви к другому, недостойному ее слез, ее вздохов, ее страдания! Я думал, что с ума сойду, — ах, да ведь я был уже больше чем наполовину сумасшедший! Это разве только может быть единственным оправданием того, что произошло дальше…

Я поспешил к нему, а по дороге, под фонарем, при мигающем свете газового пламени прочитал ее письмо.

«Друг мой, — писала она ему. — Я виновата перед тобой и прошу простить меня. Прими во внимание, что это случилось от излишней заботы о твоем спасении. Я не должна была приказывать и угрожать, нужно было просить тебя — и упросить. Я это делаю теперь. Извини меня и выслушай мое предложение. Я докажу тебе безграничную любовь мою, жертвуя для тебя всем-всем, и своим добрым именем, и своего брата. Я убегу с тобой, если хочешь, еще сегодняшней ночью. Вместо игры поспеши ко мне. Но нет, это ведь невозможно, я знаю, что тебе нужно будет сделать некоторые приготовления. Так напиши мне несколько слов, только: „Я не иду в игорный дом, делаю приготовления к нашему побегу“. Я вышла бы завтра утром, не привлекая ничьего внимания. Жди с экипажем на углу нашей улицы. Итак, напиши мне несколько слов, особенно: „ Я не иду в игорный дом “, — и завтра мы будем счастливы».