Чарльз Диккенс - Том 5. Жизнь и приключения Николаса Никльби

Кэт, с тревогой бросив взгляд на дверь, ничего не ответила.

— Я созерцал их пять минут,— сказал сэр Мальбери.— Клянусь душой, они безупречны. Ах, зачем я заговорил и испортил такую прелестную картину!

— Будьте любезны замолчать, сэр,— отозвалась Кэт.

— Полно! — сказал сэр Мальбери, подкладывая себе под локоть свой складной цилиндр и еще ближе придвигаясь к молодой леди.— Вы не должны этого говорить такому верному вашему рабу, мисс Никльби… Клянусь душой, это дьявольски жестокое обращение.

— Я бы хотела, чтобы вы поняли, сэр,— сказала Кэт, не в силах подавить дрожь, но говоря с великим возмущением,— ваше поведение оскорбляет меня и вызывает отвращение. Если сохранилась у вас хоть искра благородства, оставьте меня.

— Но почему? — осведомился сэр Мальбери.— Почему вы, нежное мое создание, представляетесь такой суровой? Ну, будьте же более непосредственны… милая моя мисс Никльби, будьте более непосредственны… прошу вас.

Кэт быстро встала, но, когда она поднималась, сэр Мальбери ухватился за ее платье и насильно удержал ее.

— Сейчас же отпустите меня, сэр! — воскликнула она в негодовании.— Вы слышите? Сейчас же! Сию минуту!

— Ну, сядьте же, сядьте,— сказал сэр Мальбери.— Я хочу поговорить с вами.

— Сию же минуту отпустите меня, сэр! — вскричала Кэт.

— Ни за что на свете! — откликнулся сэр Мальбери.

С этими словами он наклонился, как бы желая снова ее усадить, но молодая леди с силой рванулась, стараясь освободиться, а он потерял равновесие и во весь рост растянулся на полу. Когда Кэт бросилась вон из комнаты, в дверях показался Ральф и очутился лицом к лицу с ней.

— Что это значит? — спросил Ральф.

— Это значит, сэр,— в страшном волнении ответила Кэт,— что в этом доме, где я, беспомощная девушка, дочь вашего покойного брата, могла бы, казалось, найти защиту, мне нанесли такие оскорбления, которые должны заставить вас содрогнуться. Дайте мне уйти!

Ральф содрогнулся, когда девушка устремила на него негодующий взор, однако он не подчинился ее требованию: он повел ее к стоявшему в глубине комнаты креслу, а затем, подойдя к сэру Мальбери Хоуку, который тем временем встал, указал ему рукой на дверь.

— Ступайте, сэр! — сказал Ральф приглушенным голосом, который сделал бы честь любому дьяволу.

— Что вы хотите этим сказать? — свирепо спросил его друг.

На морщинистом лбу Ральфа веревками вздулись вены, и мускулы вокруг рта задергались, словно от нестерпимого волнения. Но он презрительно улыбнулся и снова указал на дверь.

— Да вы что, не знаете меня, сумасшедший старик? — воскликнул сэр Мальбери.

— Знаю,— сказал Ральф.

Элегантный негодяй на секунду струсил под пристальным взглядом более старого грешника и, бормоча что-то, двинулся к двери.

— Вам нужен был лорд? — сказал он, внезапно останавливаясь у порога, как будто его осенила новая мысль, и снова поворачиваясь к Ральфу.— Черт подери, я встал поперек дороги, да?

Ральф снова улыбнулся, но ничего не ответил.

— Кто привел его к вам,— продолжал сэр Мальбери,— как бы вы могли без меня заполучить его в свои сети?

— Сети большие и, пожалуй, полным-полны,— сказал Ральф.— Берегитесь, как бы кто не задохся в петлях.

— За деньги вы готовы отдать свою плоть и кровь и самого себя, если бы не заключили раньше договора с чертом! — возразил тот.— И вы хотите мне внушить, что ваша хорошенькая племянница была доставлена сюда не для того, чтобы служить приманкой для этого пьяного мальчишки там, внизу?

Хотя и тот и другой вели этот диалог негромко, Ральф невольно озирался, желая удостовериться, что Кэт не пересела на другое место, где она могла бы их слышать. Противник его заметил свое преимущество и воспользовался им.

— И вы хотите мне внушить, что это не так? — спросил он снова.— Вы хотите мне сказать, что, проберись он сюда наверх вместо меня, вы бы не были чуточку более слепым, и чуточку более глухим, и чуточку менее наглым, чем сейчас? Ну-ка, Никльби, ответьте мне на это!

— Я вам вот что скажу,— ответил Ральф,— я привел ее сюда в интересах дела…

— Ах, вот оно то самое слово! — со смехом вставил сэр Мальбери.— Вот сейчас вы опять становитесь самим собой.

— …в интересах дела,— продолжал Ральф, говоря медленно и твердо, как человек, решивший не говорить лишних слов,— так как думал, что, быть может, она произведет впечатление на глупого юнца, которого вы прибрали к рукам и по мере сил толкаете к гибели. Но я был уверен,— зная его,— что немало времени пройдет, прежде чем он оскорбит ее девические чувства, а если он не оскорбит их из-за фатовства или по легкомыслию, то будет относиться с уважением и к полу и к характеру даже племянницы своего ростовщика. Но, если в мои замыслы входило незаметно завлечь его с помощью этой затеи, я не думал о том, чтобы подвергнуть девушку распутным и наглым выходкам такого человека, как вы. Теперь мы понимаем друг друга.

— Тем более что так вы ничего не выигрываете? — огрызнулся сэр Мальбери.

— Вот именно,— сказал Ральф.

Он отвернулся и, давая этот ответ, бросил взгляд через плечо. В глазах обоих негодяев было такое выражение, как будто каждый понимал, что ему от другого не спрятаться. Сэр Мальбери пожал плечами и медленно вышел из комнаты.

Его друг закрыл дверь и с беспокойством посмотрел в ту сторону, где его племянница все еще сохраняла позу, в которой он ее оставил. Она бросилась на диван и, опустив голову на подушку, закрыв лицо руками, казалось, все еще плакала от мучительного стыда и обиды.

Ральф мог войти в дом нищего должника и указать на него бейлифу [46] Бейлиф — судебный исполнитель; во времена Диккенса бейлифы содержали особые дома, в которых помещали на небольшой срок (7—10 дней) арестованных неисправных должников до отправления в тюрьму или до погашения долга; за пребывание в этих домах бейлифы взимали в свою пользу очень высокую плату. , хотя бы этот должник сидел у смертного ложа ребенка; он мог поступить так не задумываясь, потому что считал это делом обычным и повседневным, а должник являлся нарушителем его единственного кодекса морали. Но эта молодая девушка ничего плохого не сделала, кроме того, что родилась на свет, она терпеливо подчинялась всем его желаниям, старалась угодить ему и, что важнее всего, не была должна ему денег, и потому он чувствовал смущение и беспокойство.

Ральф сел на стул поодаль, потом на другой стул, поближе, потом еще чуточку ближе, потом придвинулся еще ближе и, наконец, присел на тот же диван и положил руку на руку Кэт.

— Успокойтесь, дорогая моя,— сказал он, когда она отдернула руку и снова разрыдалась,— Успокойтесь, успокойтесь! Не вспоминайте, не думайте сейчас об этом!