Зинаида Гиппиус - Пасхальные рассказы о любви. Произведения русских писателей

Чем расстроен?.. Виденья одолели, привиденья. Вчера зашел, на рю дэ Ляфайет [24] Улица в Париже. , в лавчонку — «Русские бижу». В этих лавочках — замечали? — солью пахнет?.. — слезами: натекло совсюду. Купил вот, полюбуйтесь… изумруд — дуплет. А, все теперь фальшиво. Там, в пу-до-вом царстве, тоже не без того бывало, да… умели и отмыться, каяться. Для чего купил? Да вот, привычка… как Нерон, сквозь изумруд разглядываю мир прекрасный. Не могу вот не скандировать, привык… и взирать сквозь изумруд! Играл Нерона в «Камо грядеши» [25] «Камо грядеши», «Quo vadis», «Куда идешь» — исторический роман (1894–1896) польского писателя Генрика Сенкевича. Здесь: драматургическое переложение романа. — сжился, не могу. В Екатеринославле проходу не давали, как играл. Извощики, газетчики, мальчишки… — выйдешь из «Европейской», вся улица кричит: «А, господин Нерон!» Очень понравилось, как я хрипел, с удушьем: у Момзена [26] Теодор Моммзен (нем. Theodor Mommsen; 1817–1903) — немецкий историк, лауреат Нобелевской премии по литературе 1902 г. за труд «Римская история». прочел — от ожирения страдал Нерон удушьем. Перевоплощался, так и несло Нероном!

А когда-то, на этом вот мизинце, горел зеленым солнцем изумруд. На здешние прикинуть — тысяч двести. Не верите? Теперь и я не верю, а… было. Сам у Фаберже справлялся: пятнадцать тысяч чистоганом, золотых. В Москве: на Светлый день, подарок. Не верите? И я не верю. Сказка.

«Ах, сердце просится и вдаль уносится…» — но… кр-рак, конец. Помните, чернь, бывало, распевала: «Пер-сте-нек… зо-о… ло-о-той! Та-ли-сман… ты вечно будешь дорогой!»

И нет его. О, сладкие мечты, признанья, шелест платья, вздохи, поцелуй, измена!..

В страшные мгновенья, когда уход казался избавленьем от юдоли, от чер-рной доли… я всматривался в этот изумруд и… — «и верится, и плачется, и так легко, легко!» [27] Цитата из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Молитва». . Где он? Увы, про-жрал. И с ним — всю красоту, что жизнь мне подарила… первую любовь, улыбки, слезы, грезы… и Маргариту. Ну, она звалась… «Ее сестра звалась Татьяна»? Нет, не Татьяна, и не Джульетта, и не Офелия… а проще, даже очень проще. Но… номина сунт одиоза [28] Букв.: «имена ненавистны» (лат.); не будем называть имен. . Мол-ча-ние.

Что там — улыбки, слезы, розы! Все повторялось и может повториться. Нет, в том изумруде, в камне-солнце, я потерял неповторимое… Здесь — многого не встретить. Женщины? Не только женщины. Да вот, видали розовые яйца, в кабаках, в бистрах? У пьяного прилавка, на мокрой жести, в вазах, розовые яйца? Пьют ординер [29] Ординер — обычный; в Париже — красное вино. , и — на закуску. Забыли — для чего. У нас… Да, пьяница у кабака облупливал, но помнил. Пяткой помнил, коли душа пропита. Можно докопаться в пятке! Нет, не прикрашиваю, — знаю. А тут…

Помните? Весна, российская весна, разливы, вербы, текут снега.

«Гонимы вешними лучами, с окрестных гор уже снега…» И так далее, мутными ручьями… и — в луга! [30] «Гонимы вешними лучами, / С окрестных гор уже снега / Сбежали мутными ручьями / На потопленные луга». (А. С. Пушкин)

И колокола… «Тот звон смиряющий всем в душу просится…» [31] «И звон смиряющий / Всем в душу просится, / Окрест сзывающий / В полях разносится». (И. С. Аксаков)

«Во все окошки ласточки кричат — «Христос Воскресе!» [32] Цитата из стихотворения А. Н. Майкова. Пасха. Гиацинты на столах, розы на куличах, пунцовое и голубое… и глаза! Глаза какие! И васильки, и незабудки, и синь лугов, и синь небес! Сирень — глаза, сирень — дыханье, движенья — гибкая сирень… и речи плавной колыханье, и в смехе праздничная лень… А-а-а!.. И звон с зари и до зари. И…

Песнь в душе моей трепещет, И разливается, и плещет…

Чье, не помните? И я не помню. «И я, как малое дитя, смеюсь и плачу… не шутя». Не помните? И я не помню. Все забыто, убито, вбито, перебито. Мол-ча-ние!

Когда его про-жрал, тот изумруд, тот камень-солнце… — все прожрал. Но, погодите, милый… надо знать. Винцо неважное. Ах, пил в Тифлисе… ка-хэ-тинку! Ка-хэ, ка-хэ… э-эх-хе-хе! Как прожрал? Сперва спросите: друг, расскажи, какая из богинь Олимпа тебе вручила талисман. Сперва поэзия, потом уж проза. Высокопарно? Привычка, душу подымаю на ходули, чтобы не ползла по грязи. Да знаю… мне, бывало, Зажимайлов Мишка, наш режиссер в Ростове-на-Дону, под Станиславского старался: «Проще тоном, проще, будто ты в бане на полке… Говоришь: «дождь пошел», в окошко, а выходит… будто Александр Македонский на триумфальной колеснице!» Знаю. И не хочу. Хочу, как Сумароков, величаво: «Теки, мой князь, во храм… яви себя в народе! А я… пойду отдам… последний долг природе!» Привычка, с ибсенского Брандта [33] «Бранд» ( норв. Brand) — пьеса (1865) норвежского драматурга Генрика Ибсена. : к небесам! Ползать очертело…

Ах, играл я «Брандта»! Где? Везде. И… в Москве, понятно. Сам Ленский слушал — плакал. Качалов? Широкая душа, вместила… все, до… «лобзанья пяток»… — есть тра-ги-комедия такая!.. От-ставить к черту «качалку» эту! Отставить! Играл я Брандта. В Питер звали, сам Аполлонский… — отклонил. Там Питер, а со мной — Россия. До славы я не жаден. Тут начинается…

Великий пост, Москва, ангажементы. Стою в «Лоскутной». К Гришину, в Саратов, на мазу. Брожу… вдоль улиц шумных [34] «Брожу ли я вдоль улиц шумных, / Вхожу ль во многолюдный храм, / Сижу ль меж юношей безумных, / Я предаюсь моим мечтам». (А. С. Пушкин) , набираюсь столичных впечатлений. В Кремле, говею… всегда говел. Карточку несут! Читаю: «Прогулов»! Знаете — Прогулов, миллионер? Он самый, ситчик-то его известный. В Нижнем на ярмарке встречались, уважал. Хорошо, просить. Входит, чуть мешковат, но джентльменом… розовый такой, приятный. Ладошки так вот умывает. «По-мните-с?» — «Помню-с. Чем могу служить?» Оказывается: свой театр, домашний. Ну, не совсем домашний — а для «фэнфлер», для избраннейших, так сказать, на полтораста кресел… сплошь элита! Кресло — сто целкачей, на раненых. Война была. Просит, умоляет даже: «Брандта! Перешибить Качалова!» Не нравился ему Качалов, истеричен. Потом узнал я: что-то с супругой вышло, супруга закапризила… хотела в студию, да… стык случился. Тысяча за выход. Отклонил — «за выход: жертвую!». Даже попятился и руки поднял: «Шиллер вы, говорит, так благородно!» При чем тут Шиллер? Просто — для раненых я, русский человек.

Игра-ал!.. — молчание. То есть не в смысле… а… подробности в афишах. Не буря, а тайфун аплодисментов, стон, ломали кресла, ну, новые знакомства, письма, рандеву, обеды, портреты… — разоренье. Цветов, венков, букетов!.. Лиру поднесли из роз и лилий, — в автомобиль не влезла. Ну, в лоск замотан. В Саратов надо, ангажемент, билет в кармане, — не пускают. Вдруг — карточка. Серебряная, монограммы. Просить!