Петр Радченко - На заре

У школы Клаву и Аминет встретил Вьюн. Он не без гордости указал на двух парней, стоявших с Леонидом Градовым.

— Вот, пришли к нам.

Через площадь шагал Корягин, дымя трубкой. Веселая молодежь обступила его, и он, отпирая калитку двора Гиревого, воскликнул:

— О вас тут много уже собралось!

В нежилом доме пахло резкой затхлостью. Девчата раскрыли окна, и в комнаты хлынул свежий воздух.

— Тут и располагайтесь, — повел рукой Корягин. — Устраивайтесь по своему усмотрению.

— А если вернется Гиревой? — спросила Клава.

— Не вернется, — сказал Корягин. — Он с Деникиным отчалил в заграничные края.

Аминет подняла крышку пианино, стоявшего в зале, и осторожно прикоснулась пальцем к клавишу. Одинокая струна вздрогнула, весело зазвучала, и дом, казалось, сразу ожил, наполнился счастьем.

У Бородули шло тайное совещание. Хозяин сообщил собравшимся, что Козелков уведомил его о решении ревкома арестовать в станице ряд богатых казаков.

Гусочка вытянул длинную шею, спросил:

— А про меня ничего не говорил?

— Нет, Иван Герасимович, не говорил, — помотал головой Бородуля.

Гусочку бросило в пот. Он вытер тылом ладони испарину на лбу, заерзал на стуле и снова уставился на Бородулю:

— Когда ж арестовывать собираются?

— Сегодня ночью, — ответил тот. — Вам всем надо уйти из дому.

— Эге-ге, господа казаки, — окончательно обескуражился Гусочка. — Ето дело гнилой зайчатинкой пахнет. Вы-то могёте и убечь. А мне как быть? Я в своем хозяйстве один работник.

— И чего ты растревожился, Иван Герасимович? — оборвал его Молчун. — Тебе можно и дома сидеть. Кому ты нужен?

— А ты думаешь, Корягин здря взял всех офицеров на учет? — повысил голос Гусочка. — Нас в первую голову заберут!

— Не пужайся, — умиротворяюще прибавил Молчун. — Какой ты офицер? У тебя ни вида, ни особливого чина.

— Ну, как же, Федот Давидович, — не согласился с ним Гусочка. — Цеб-то я ничего не понимаю. Из чинов меня не выкинешь. Офицер я самой царской выучки.

— Пустяшный, — махнул рукой Молчун. — Всего-навсего унтеришка. Это не то, что я — сотник или, — он указал на Бородулю, — Игнат Власьевич — есаул [79] Унтер-офицер — младший командный и начальствующий состав, условно соответствующий сержантско-старшинскому составу в современныхх ВС. В казачестве — звания младший и старший урядник . Сотник — соответствует по своему положению современному старшему лейтенанту. Есаул — соответствовует по служебному положению современному майору. — прим. Гриня .

— Большевикам все едино, — дельно рассудил Гусочка, — шо унтер, шо есаул.

От лампады, теплившейся перед иконами, лился тускло-грязноватый свет, и лица заговорщиков еле можно было различить в полутьме.

Во дворе на часах похаживал старик Бородуля. За ним бегала цепная собака, гремя протянутой через весь двор проволокой.

У калитки кто-то остановился. Собака рванулась, залаяла. Старик поспешил к воротам, узнал отца Валерьяна. Тот перекрестился, прошептал:

— Господи Иисусе! — И заглянул в лицо: — А, это вы, Влас Пантелеймонович.

— Идите в дом, батюшка, — старик проводил его к парадному крыльцу.

В зале поп осенил собравшихся широким крестом, возгласил:

— Да воскреснет бог и расточатся враги его!

Бородуля с укором сказал ему:

— Запаздываете, святой отец.

Поп занял свободный стул, изрек:

— Суета сует и всякая суета.

Бородуля рассказал ему о решении ревкома. Отец Валерьян от неожиданности уставился на него оторопелым взглядом и в первую минуту, казалось, лишился дара речи: губы его шевелились, он хотел что-то сказать, но не мог.

— Братия, — наконец послышалось в тишине, — мы, однако ж, подвергаемся зело великой опасности. — И, сверкнув глазами, добавил: — Этот Корягин нечестивый, богомерзкий человек! Пагубно, братия, пагубно!

Бородуля откинулся на спинку кресла, сказал:

— Наши бабы пошли уже в станицу: казаков предупредят об аресте, но и матушке Анне Алексеевне не мешало бы с ними.

Отец Валерьян испуганно замахал руками:

— Что вы, Игнат Власьевич! Упаси господи! Ее никак нельзя посвящать в нашу тайну. Язык у нее вельми болтлив. Завтра же супостату все будет ведомо о нашей сокровенности. Уж тут паче дщерь [80] Дщерь — дочь. — прим. Гриня вашу послать.

— Она еще безрассудная, — возразил Бородуля.

— Думаю, Даниловна и моя жинка успеют, — вставил Молчун.

Поп сложил руки на животе и, подняв глаза на иконы, прошептал:

— О, преславный угодниче, Христов Иоанне воинственниче, храбрый еси в ратех, врагов прогонитель и обидимым заступник, всем православным христианам великий заступниче и угодниче Христов, защити нас: дано бо тебе благодать от бога молиться за нас грешных, зле страждущих. Избави нас от обидящих нас, буди нам поборник крепок на вся видимыя и невидимыя враги наши.

— Вы будто отходную читаете, отец Валерьян, — заметил Бородуля. — Тут молитвами делу не поможешь.

— Не гневи бога, Игнат Власьевич, — приподняв палец, сказал поп. — Он всесилен и всемогущ.

— Ето верно, — перекрестился Гусочка. — В ём вся сила. Вот токо не пойму я, отчего всевышний Корягина, етого супостата, на земле терпит.

Возвратясь домой, Гусочка остановился у база [81] Баз — скотный двор. — прим. Гриня , где под открытым звездным небом лежали его коровы и жевали жвачку, окинул их взглядом, затем у конюшни прислушался к сонному похрапыванию лошадей. У курятника на мгновение задержался и, удостоверившись, что в хозяйстве ничего не случилось, поднял глаза к красно-бурой луне, повисшей на гребне камышовой половни [82] Половня — сарай или амбар для хранения половы, соломы и т. п. — прим. Гриня . Зевнул и, хлопая ботами, пошел к дому, сопровождаемый преданным визгом Дурноляпа, черного лохматого пса.

Сев на ступеньку ветхого, скособоченного крыльца, он положил голову кобеля себе на колени, спросил:

— Ну, шо, дурачок? Блукаешь по чужим дворам? А подворье так, без пригляду. Заходь, бери кому чего захочется, а тебе биг-ма [83] Биг-ма — то же, что и бег-мя, т. е. бегом, бегать. — прим. Гриня . Негоже так, Дурноляпик, негоже.

Он вспомнил, что ему надо идти в дом, поднялся и шагнул к двери, отомкнул ее, прошел в кухню, не зажигая света, разделся и лег в кровать, зарылся под одеяло.

На исходе ночи к Гусочке явилась группа чоновцев. Дурноляп высунул голову из конуры, сипло залаял и спрятался.

Руководитель облавы постучал в дверь. Никто не отозвался. Другой чоновец подергал закрытую ставню.

— Эй, хозяин, оглох, что ли? — закричал он и забарабанил прикладом винтовки в окно. — Открывай!

— Кто там? — донесся хриплый голос Гусочки.

— Выйди сюда, — сказал руководитель. — Мы из ревкома.