Петр Радченко - На заре

Послышалось щелканье запора. Скрипнула внутренняя дверь.

— Что вам от меня потребно? — спросил Гусочка, не выходя на крыльцо.

— В ревком тебя требуют! — сказал руководитель.

— Етого не будет, ночью я никуда не пойду!

— Пойдешь! Силой заставим.

— Ты меня не пужай, — огрызнулся Гусочка и снова задвинул дверной засов. — Я двор не оставлю.

— Ломай дверь, хлопцы!

В отдушину фундамента заложили палку. Раздался треск. Гусочке показалось, что лопнула дверь, и он завопил:

— Я зараз, сей мент отопру!

Звякнуло железо, и дверь отворилась. В предрассветном сумраке на пороге показался Гусочка в коротких исподниках и без рубашки.

— Ето ж по какому делу меня кличут? — спросил он, ежась от ночной прохлады и прищуриваясь на руководителя облавы.

— После узнаешь, — ответил тот. — Нам велено привести тебя — и баста. Собирайся быстро.

Гусочка прикинулся больным, застонал:

— Как же я дом брошу? Куры, утки, скотина. И кому ето захотелось меня видеть в такую пору?

В кухне он зажег плошку. Здесь царил полный беспорядок. На столе, покрытом черной плесенью, валялись комки сухого теста, куски черствого хлеба, белела рассыпанная мука; около стены громоздились немытые миски и ложки. У кровати, на которой лежала грязная мятая постель, находилась подстилка из телячьей невыделанной кожи. На стенах висели разные мешочки, узелки со всякими семенами. У окон, густо затканных паутиной, будто на свалке, грудились тряпки, в углу стоял сундучок, обитый в клетку полосками белой жести, рядом — сломанная скамья.

Одевшись, Гусочка потушил свет и вместе с чоновцами вышел из дома, замкнул дверь и, повесив ключ на пояс, зашагал в ревком.

— Такое тебе! — ворчал он скрипучим голосом. — Бросай хозяйство, иди черт те куда! И никто никому ничего.

У ревкома под охраной двух милиционеров стояло трое арестованных.

— Ето как же, за шо их? — спросил Гусочка, делая вид, что совсем не догадывается, куда его направляют.

— Зря не заберут, — ответил чоновец.

Гусочку тоже подвели к подвалу.

— Зачем вы меня, хлопцы? — оторопело пробормотал Гусочка. — Рази ж я враг какой?

— Иди, иди, потом узнаешь, — слегка подтолкнул его в спину дежурный чоновец.

— Хлопцы, вот вам крест и святая икона! — взмолился Гусочка. — Могет быть, вы ошиблись, перепутали. Господи сусе! Невиноватый я. Пустите. Как же моя худоба?

Он не успел досказать, как за ним и другими арестованными захлопнулась подвальная дверь. Часовой взял винтовку наперевес, стал у фонаря.

В безоблачном небе высоко сиял лунный серп, и его лучи тускло озаряли станицу. Где-то лаяли собаки, перекликались петухи.

Облава остановилась. Тотчас навстречу ринулись с лаем две собаки. Кто-то из чоновцев запустил комок земли в псов, и, когда те, прошелестев бурьяном, отозвались в переулке, облава направилась к дому Древаля. Леонид Градов постучал в дверь. Из сенец донеслось:

— Кто?

— Ревкомовцы, открывайте, — ответил Леонид.

— По какому делу?

— Потом узнаете.

— А… сейчас, — протянул хозяин и затих.

Чоновцы стояли в ожидании. Вдруг из окна прогремел выстрел. Один чоновец тяжело застонал и упал на землю. Остальные в замешательстве кинулись врассыпную, но Леонид остановил их.

Из окна выскочили Древаль и его сын, бросились в сад. Чоновцы погнались за ними, открыли стрельбу. Застучав досками, бандиты перемахнули через забор. Старший успел перебежать дорогу и скрыться в темноте, однако младшего свалила пуля, и он заорал, заползал на улице. Чоновцы отыскали в вишневых зарослях его обрез, привели раненого во двор. Из дома выбежала мать задержанного. Она кричала, кидалась на чоновцев.

— Перестаньте, маманя! — задыхаясь от страха и жгучей боли в ноге, сказал сын. — Чего вы душу надрываете?

— Пустите, пустите его! — голосила Древалиха.

Принесли убитого чоновца.

— Твоих рук дело! — Леонид с ненавистью заглянул бандиту в глаза. — Человека убил, гад!

— Не казака ж, — цинично выдохнул Древаль, стоная и сжимая руками простреленную ногу.

— Берите его, ребята, — распорядился Леонид.

Бандит заохал еще сильнее, заскрежетал зубами.

— Не можу идти. Нога горит.

Древалиха, не переставая голосить, схватилась руками за голову и скрылась в доме. Чоновцы вывели из конюшни лошадь, запрягли. Положили на дрожки тело товарища, посадили бандита и поехали в ревком.

Леонид доложил председателю о случившемся. Корягин снял фуражку перед убитым, затем обратился к задержанному:

— Это тебе так не пройдет, бандюга!

Леонид ожидал распоряжения.

— Заприте его в каталажку, — приказал Корягин, — и вызовите фершала: пущай перевяжет ему рану.

Утром у ревкома собрались жены, матери задержанных. Не смолкали крики, плач, ругань.

На улицу вышел Корягин. Глубоко сунув руки в карманы галифе, он нахмуренно повел глазами по присмиревшей толпе. Кто-то из баб истошно заголосил:

— Бабоньки, тикайте от этого супостата! Он нас всех перестреляет!

Бабы шарахнулись в стороны, но тут же и остановились. Корягин прищурился, спокойно спросил:

— Зачем собрались?

— Выпускай наших чоловикив [84] Чоловик — здесь — муж, супруг. — прим. Гриня ! — закричали женщины. — За шо безвинных в погребе замкнул?

Вперед выступила дородная Конотопиха. Подбоченясь, она злобно покачала головой.

— Эх, Петро, Петро! Мы тебя в люди вывели, человеком сделали. А ты теперь совесть свою по ветру развеял. С батьком твоим душа в душу жили, из беды всегда его выручали, никогда ни в чем не отказывали.

— Мой батько всю жизнь батрачил за шапку сухарей, смерть получил на вашей каторжной работе! — прервал ее Корягин. — Да и мне ваша работа суком выходила, все жилы выматывала.

— Кто ж виноват, что твоего батьку глинище [85] Глинище — место добычи глины; яма, карьер, из которого добывают глину. — прим. Гриня задавило? — не унималась Конотопиха. — Не бери греха на душу, Петро! Побойся бога, ще не поздно. Не мути ты нас понапрасну. На поле работы сколько, а ты вон какую напасть учинил.

— Открывай погреб подобру-поздорову, анчихрист ты этакий! — воинственно подступала к нему приземистая казачка. — Слышишь ты, ирод?!

Корягин смерил ее острым, негодующим взглядом.

— И я подобру советую разойтись, — сказал он, едва сдерживая гнев. — Никого не выпущу, покедова не разберусь с делом.

Бабы пошумели еще немного и начали расходиться по домам.

Корягин направился в ревком.

В кабинете собрались все члены ревкома. Корягии вышел из-за стола и, не обращая внимания на возбужденно беседовавших меж собой товарищей, кинул руки за спину, несколько минут нервными шагами расхаживал у стены, потом вдруг остановился у двери, окликнул дежурного и приказал привести Древаля.