Петр Радченко - На заре

Вспомнила о том, что на днях в Екатеринодаре у нее произошел неприятный разговор с кубано-черноморским епископом, владыкой Иоанном, по поводу того, что с ее позволения в пустыни поселились повстанцы и что он, владыка, запрещает ей в другой раз самостоятельно, без его ведома, поступать так. «Гм… Думаешь, я тебя и послушаюсь, старую кочергу! — мелькнуло у нее в голове. — Дура я, что созналась тебе. Считала, что и ты с нами. В другой раз буду умнее».

К ней с поклоном явилась мать Иоанна, доложила о приезде отца Валерьяна.

— Хорошо, — не глядя на нее, сказала игуменья, — займитесь им, матушка. Я сейчас приду.

Старуха поклонилась и направилась к выходу, однако настоятельница остановила ее, спросила:

— Что с Маврой?

Мать Иоанна безнадежно развела руками.

— Так и не нашли ее, матушка. Бог знает, куда она запропастилась.

— Это ужасно! — раздраженно произнесла игуменья. — Вы же знаете: она пойдет по миру, в народ… с ребенком. Какой стыд, позор!

— Все понимаю, матушка, но что я могу сделать?

— Если она далеко ушла от монастыря, — волновалась игуменья, — да никто ее там не знает, то бог с ней. Но только нет, нет! Она где-то здесь.

В келью поспешно вошла мать Сергия и, осенив себя размашистым крестом, с одышкой залепетала:

— Мать Рафаила, Мавру мы проведали!

— Где же она? — спросила игуменья.

— За озером, в дупле, — прошептала казначея и, переведя дух, оглянулась на дверь. — За нею уже наблюдают. Дитя надо выкрасть.

— Без лишних слов! — прервала ее игуменья.

— Виновата, матушка, виновата, — зачастила мать Сергия, затем отрывисто выдохнула: — Как только она оставит одного, мы и принесем вам.

— Матери благочинной отдадите, — указала игуменьи на старуху. — Идите да хорошенько смотрите за этой распутницей.

Монахини перекрестились, заспешили к выходу.

Игуменья проследовала в башенную приемную, в которой ожидал ее поп, сказала:

— Мне необходимо с вами договориться, отец Валерьян, чтобы вы и впредь правили у меня в церкви. Хоть пока я найду себе священника. А в станице обошлись бы и отцом Иакимом. Он вернулся уже?

— Да, приехал, — протянул поп. — Зачем-то к патриарху Тихону ездил.

— А вы бы узнали, — сказала игуменья.

— О, нет! — возразил Валерьян. — Мы с ним давнишние враги. Мне кажется, что отец Иаким ездил к патриарху с каким-то делом, порученным епископом Иоанном, или просто был послан им туда с целью разведки: узнать, что делается сейчас в Святейшем Синоде.

— Да, да, — игуменья помотала головой. — Он ведь сторонник епископа Иоанна. Ну, а что у вас еще нового? — нетерпеливо перешла она к волновавшему ее вопросу.

На елейном лице попа засияло оживление.

— Да, вчера что-то чоновцы сильно разъезжали по станице, — начал он, растягивая слова. — Говорят, где-то поблизости был отряд Курунина.

— Это интересно! — воскликнула игуменья. — Ему так и не удалось перебраться через Кубань?

— Как же он переберется, матушка, — сожалея, произнес поп, — когда все переправы от Армавира и до нашей станицы находятся под наблюдением, охраняются чоновскими отрядами. Дела у него вельми плохие. Вчера вечером из-за него и моя супруга имела неприятность.

— Как же? — испугалась игуменья.

— Язык-супостат предал ее, — сказал отец Валерьян скорбным голосом. — Болтлива чересчур у меня Анна Алексеевна. Язык ее — враг ее: прежде ума глаголет.

— Странно, — протянула игуменья.

— Проговорилась о Курунине среди людей, — пояснил Валерьян, — так ее и пригласили в ревком да и сподобили в подвал, где она просидела всю ночь, а утром выпустили, но предупредили, чтобы больше не болтала. Я так напугался: думал, уже конец и ей и мне, когда ничего, бог не без милости. Все обошлось благополучно.

— А что ваши станичники делают в лесу? — спросила игуменья.

— Лес заготавливают, — ответил Валерьян. — Корягин у нас сейчас так хозяйничать стал! Ссыпку под клуб переоборудует, вальцовую мельницу ремонтирует, школу на площади приводит в порядок.

Игуменья встала.

— Ну, идите в церковь, отец, — попросила она, — и начинайте службу, а то богомольцы уже ждут.

Поп поклонился ей, надел шляпу.

Мать Сергия с монахинями притаилась в густых калиновых кустах.

— Не вылазит, беспутная, — шепотом выразила досаду казначея.

— Ох, у меня душа не на месте, матушка! — дрожала всем телом монахиня в капюшоне. — Не дай бог, увидит нас! Она же злая.

— Вот, вот, показалась, — глядя сквозь зеленые ветки, прошептала монахиня в черной рясе.

Все перекрестились.

Мавра выбралась из дупла и, с опаской посмотрев вокруг, принялась собирать ежевику на поляне. Монахини не выпускали ее из виду. Наконец она углубилась в чащу деревьев и совсем скрылась.

Мать Сергия подползла к монахине в черной рясе, легонько толкнула ее в бок. Та положила на себя широкий крест и, пригибаясь под нависшими ветками и опираясь на палку, засеменила по узенькой тропе, извивавшейся у берега реки по черноталу. Оставив палку у вербы, она поднялась на пень, быстро влезла в дупло, схватила ребенка, вылезла и бросилась бежать.

Ребенок перешел в руки казначеи. Та закутала его в полу своей рясы, пустилась к монастырю. Там ее встретила мать Иоанна, приняла малютку и, осени себя крестным знамением, велела оставить ее одну.

Когда все разошлись, старуха незаметно нырнула в аллею монастырского сада и, минуя кусты орешника, торопливо подошла к крутому берегу Кубани. Озираясь по сторонам, она подняла над собой ребенка и. швырнув его в воду, прошептала:

— Сгинь, дьявол!

Солнце было на закате. Игуменья восседала уже в церкви на стасидии. Отец Валерьян похаживал по амвону, бормотал себе под нос молитвы. Яркий свет, падавший от лампад и свеч, слепил глаза. Душный воздух был напоен благовонием ладана, оливкового масла и воска. На хорах звенели голоса.

Неожиданно на паперти появилась Мавра с палкой в руке — худая, с распущенными смолисто-черными волосами. Щеки у нее запали, дикие глаза, под которыми выступали синие круги, горели огнем. Раздвигая богомольцев локтями, она пробиралась к амвону. Люди пугливо уступали ей дорогу. Моление прекратилось.

Игуменья встала. Мать Иоанна и мать Сергия, упав на колени перед образами, начали часто креститься и бить земные поклоны. В мертвой тишине кто-то крикнул:

— Боже мой! Да она не в своем рассудке!

Мавра, тяжело дыша, приближалась к игуменье.

Та в страхе попятилась назад. Валерьян с крестом и кадилом в страхе застыл у двери алтаря.

Пробравшись вперед, Мавра подняла над собой сжатые кулаки, в исступлении закричала:

— Убийца! Что ты сделала с моим малюткой?

Она бросилась на игуменью, но та отпрянула в сторону. Несколько дюжих казаков схватили несчастную за руки. Мавра вырывалась, кричала: