Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

— С этой Маринкой ты у меня брось! Не спрашивай почему, я не велю, и все. Ее мать лживая и недостойная женщина, — сказала Баворова уже менее спокойным тоном, записывая вытянутые Вацлавом номера. — Так, а теперь вынимай левой рукой… Эта шальная барышня все время тут вертелась и извинялась, что вчера тебя не позвали на концерт. Она, мол, постеснялась, — словно она умеет стесняться! — а старуха, мол, забыла и потом сама огорчалась, что тебя нет. Знаю я, куда они гнут! Кругом в долгах, а теперь узнали от этого болтуна-торговца… да, ты ведь еще не знаешь, что я выиграла на серию и на помер.

— На серию и на номер?! — воскликнул Вацлав.

— Да, мы получим несколько тысяч.

— Правда, маменька? — обрадовался Вацлав, всплеснув руками.

— Разве твоя мать когда-нибудь врала?

Вацлав бросился за прилавок и стал обнимать и целовать мать.

— Ну, ну, сумасшедший, когда ты образумишься! — защищалась Баворова. — Я знала, что наконец выиграю. А ты… теперь ты возьми себя в руки и закончи образование.

У Вацлава засверкали глаза. Он вскочил и снял связку ключей с гвоздика.

— Ты куда?

— На крышу.

— Зачем?

— Строить планы новой жизни.

Домохозяин ходил по комнате. Он был еще в утреннем туалете — брюках без помочей и расстегнутой на груди сорочке. Его нечесаные волосы торчали во все стороны. Грубое лицо выражало растерянность, руки, как грабли, без толку болтались вокруг тела.

Его супруга, тоже в неглиже, стояла у комода с тряпкой в руке. Она делала вид, что стирает пыль, но все ее движения свидетельствовали о замешательстве.

Причиной замешательства обоих супругов было третье лицо, сидевшее в кресле у стола. Глазу опытного наблюдателя положение сразу становилось ясным: черты незнакомца свидетельствовали о том, что он сын того народа, который некогда дал миру, как об этом говорит Библия, единственного человека, вернувшего полученные деньги, — легендарного Иуду. Незнакомец явно уже не впервые появлялся в семье Эберов и чувствовал себя здесь как дома. Он то снимал, то вновь надевал потертую шляпу на свою облысевшую, с редкой сединой, голову, барабанил пальцами по столу и бесцеремонно сплевывал на пол. Глаза его выражали сознание своей власти, на губах играла пренебрежительная усмешка.

Он вдруг сделал резкое движение, оперся о стол и встал.

— Я вижу, что мои денежки плакали, — громко сказал он. — Но я не дам себя в обиду. И больше не одолжу вам ни крейцера.

Хозяйка повернулась к нему и сказала с принужденной любезной улыбкой:

— Еще только пятьдесят гульденов, пан Менке, выручите нас, и мы будем вам очень благодарны.

— Что значит «благодарны», — ухмыльнулся ростовщик. — Я тоже буду благодарен, если кто-нибудь подарит мне пятьдесят гульденов.

— Но ведь мы ручаемся вам за возврат, пан Менке, у нас есть дом.

— Дом! В Праге много домов и много домовладельцев. Знаете ли вы, кто, собственно, настоящий хозяин дома? У меня, правда, есть доверенность на получение вашего жалованья, но что мне с него толку, когда там не хватает даже на проценты! Если до вторника вы не заплатите процентов, я пойду к вашему президенту.

И он направился к дверям.

— Но, пан Менке…

— Нет! У меня дети, и я не позволю обирать себя! Честь имею кланяться!

Он ушел, оставив дверь настежь.

Эбер замахал руками и зажевал губами, словно желая что-то сказать. Его супруга сердито подскочила к двери и захлопнула ее.

Дверь в соседнюю комнату, дотоле полуоткрытая, распахнулась, и вошла Матильда. Она была в нижней юбке и зевала, сонно оглядывая комнату.

— Не понимаю, зачем вы с ним разговариваете, — беспечно сказала она. — Я бы его просто выгнала.

Эбер, причесываясь, стоял перед зеркалом. Слова дочери рассердили его, он быстро обернулся и резко сказал:

— Молчи, что ты понимаешь!

— Ну конечно! — невозмутимо заметила Матильда. Она подошла к окну и продолжала зевать, глядя на улицу, где начинался прекрасный день.

Пани Эберова демонстративно молчала и так энергично вытирала пыль, что комод трещал.

Наступила долгая пауза, пан Эбер одевался, а его супруга металась по комнате, брала в руки то один, то другой предмет и снова ставила его на место. Эберу было ясно, что это молчание ненадолго, и он предпочел нарушить его сам.

— Подай же мне кофе, жена, знаешь ведь, что мне пора на службу, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Кофе еще не согрелся, — сухо ответила жена, открывая дверцу большого платяного шкафа.

— Не согрелся! Уж не хочешь ли ты сказать, что для меня греется вчерашний кофе? Надеюсь, это не так?

— А почему бы и нет? Не таковы твои доходы, чтобы в кухне варили целый день. Заработай-ка на свежий кофе!

Матильда отвернулась от окна и уселась сложа руки. Она поочередно поглядывала то на отца, то на мать и радовалась развлечению. Эбер знал свою супругу и предпочел переменить тему, не желая еще раз ввязываться в ссору.

— Что у нас сегодня на обед? — спросил он, делая вид, что забыл о завтраке.

— Молочные кнедлики с хреном, — был отрывистый ответ.

Эбер терпеть не мог это блюдо и, усмотрев здесь злой умысел, рассердился.

— Почему именно сегодня выбрано это чертово блюдо, осмелюсь спросить, милостивая государыня? — с трудом выдавил он из себя.

— А потому! Сегодня весь день уборка, а в такие дни я ничего другого не варю. — Супруга что-то искала в шкафу и, не находя, начала срывать с вешалки платья и швырять их на пол.

— Та-ак-с! Весь день — уборка… А мне куда прикажете деться?

— Куда хочешь! Хорош отец, ни разу за весь год не сходит с ребенком погулять! Возьми Валинку и уйди куда-нибудь на полдня.

— Больше ты ничего не скажешь? — в бешенстве захрипел Эбер.

— Можешь стать где-нибудь на углу и просить милостыню, — добавила жена и, не в силах что-то достать из шкафа, почти влезла в него. — При твоих способностях нам скоро ничего другого не останется. Вот увидишь, я отравлюсь или проглочу толченое стекло. Теперь нам с Матильдой приходится спасать положение. Еще неизвестно, удастся ли ей влюбить его в себя… Зачем тебе надо было выживать молодого Бавора со службы? Строишь из себя вельможу, а самому грош цена!..

Она не договорила. Не владея более собой, Эбер подскочил к ней, втолкнул ее в шкаф, захлопнул дверь и повернул ключ.

Матильда в восторге захлопала в ладоши.

Из шкафа слышался шум и стук, шкаф ходил ходуном. Эбер схватил стакан и швырнул его о шкаф, так что полетели осколки. Матильда снова зааплодировала.

Шум в шкафу усилился. Эбер торопливо надел сюртук, взял шляпу и остановился в колебании — открыть шкаф или нет.

Заметив его нерешительность, Матильда быстро сказала:

— Пускай посидит там. Чтоб не кричала!