Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

Позднее, распростершись на ложе лицом к стене, он долго спорил с самим собой и пришел к выводу:

«Этот грек способен на любое злодейство, какое замыслит, на похищение и убийство — Лаэль воистину должна остерегаться!»

Теперь позволим себе вновь открыть двери приемной залы Влахернского дворца, уповая, что воспоминания о ней еще свежи в памяти читателя. Настал тот день, когда по особому приглашению индийский князь должен предстать перед императором Константином и изложить свои мысли по поводу Всеобщего религиозного союза. Час — ровно полдень.

Рассказы о первой встрече князя с его величеством всколыхнули всеобщее любопытство и желание увидеть незнакомца и выслушать его речи. Особенно это относилось к духовным особам — под ними понимались самые влиятельные творцы общественного мнения. Последовало острое, хотя и прикрытое приличиями, соперничество за приглашения на этот прием.

Император, в одеждах очень похожих на те, которые были на нем в день первой аудиенции князя, восседал на троне. С обеих сторон его полукругом расселись приглашенные — в итоге все взгляды были обращены к главному входу, а в центре размещался стол, видный всем и каждому.

Вид этого собрания сильно бы разочаровал читателя; да, придворных тут было немало, причем все они облачились в подобающие их рангу торжественные наряды, но братья святых орденов значительно превосходили их числом, а их облачения, по большей части серые или черные, без каких бы то ни было украшений, придавали сцене мрачность, которую не мог развеять яркий свет, заливавший залу, даже притом, что ему споспешествовали многочисленные отражения от лысин и тонзур на головах.

Надо отметить, что, помимо примечательной внешности, император, как ему представлялось, различил в индийском князе особую остроту мысли, обогащенную исключительным опытом. Неспособный выведать его тайну, впечатленный, причем скорее приятно, загадочностью, которую этот незнакомец сумел, как всегда, оставить после своего ухода, его величество с любопытством дожидался этой второй встречи и рассчитывал выжать из нее всю мыслимую выгоду. Почему бы, вопрошал он себя, не воспользоваться возможностью снова свести вместе глав всех религиозных фракций? Поскольку они оказались не способны оставить вспыльчивость в своих кельях вместе со старыми далматиками, их старались по мере возможности удерживать врозь, насколько то позволяли обстоятельства; однако император считал, что в данном случае этой опасности можно избежать, ибо все духовные особы явятся как слушатели, которым говорить или даже задавать вопросы позволено будет только с особого разрешения. Кроме того, император рассчитывал на то, что его присутствие заставит даже самых дерзких из них воздержаться от распрей.

Подготовка залы к этой встрече оказалась делом нелегким для нашего почтенного знакомца церемониймейстера; впрочем, в итоге он все-таки предъявил свой план — каждому приглашенному предстояло занять место согласно билету; увы, император безжалостно свел на нет его труды.

— Ах, старый друг, — проговорил он, прикрывая улыбкой свое неудовольствие, — хлопоты твои оказались напрасны. Никогда еще ни одна проповедь не проходила с таким соблюдением приличий, какое нам предстоит увидеть сегодня. Расставь стулья вот так. — Движением пальца он очертил полукруг. — Вот здесь — стол для князя. Он предупредил меня, что намерен зачитывать отрывки из древних книг, а потому стол ему нужен, однако расписывать места заранее нужды нет, за исключением одного, для патриарха. Кресло для него, повыше и помягче, поставь здесь, справа от меня, и не забудь скамеечку под ноги, ибо к давней его склонности противоречить ныне добавилось стеснение в легких, а такое сочетание прискорбно в старости.

— А как быть со Схоларием?

— Схоларий — оратор, говорят, что еще и пророк. Он, однако, не принадлежит к официальным лицам, так что пусть по прибытии выбирает любое из свободных сидений.

Приглашенные начали собираться рано. Явились все церковники, имевшие в городе хоть какой-то вес. Происходило все чрезвычайно церемонно. Когда суета улеглась и его величество расположился на своем месте, а пажи расправили складки его расшитых одежд, он слегка оперся ладонью на шишак правого подлокотника и окинул собравшихся взглядом, подобающим его царственнородности, — сперва посмотрел на патриарха, поклонился ему, получил ответное приветствие. После этого он глянул на прочих, сидевших справа, грациозно склонил голову и перевел глаза влево. Там он заметил Схолария и улыбнулся исподтишка: если Григорий сел слева, Схоларию только и оставалось, что сместиться вправо. В его несгибаемом характере не было места для компромиссов.

Следующий взгляд император бросил в направлении двери: там стояла группа женщин, явно сопровождавших княжну Ирину: она единственная из них сидела. Головы женщин были скрыты покрывалами, будто бы сотканными из тонкого серебра. Разумеется, это следование приличиям не позволяло ни одну из них опознать, однако те из присутствовавших, кому хватало дерзости бросить взгляд на эту дивную компанию, могли утешиться видом унизанных драгоценностями ладоней, обнаженных, безупречно округлых и изящных рук и фигур, задрапированных тканями нежных цветов, — покрой нарядов бередил воображение, не нанося ущерба скромности, — в этом отношении превзойти греческое платье еще не сумел никто. Император признал княжну и слегка наклонил голову. А потом обратился к церемониймейстеру:

— Окружи индийского князя заботой, а если он готов, то препроводи сюда.

Церемониймейстер покинул зал через боковую дверь и вскоре вернулся, сопровождаемый Нило. Чернокожий великан был, как всегда, разодет с варварской пышностью: разглядывая его, присутствовавшие не обратили внимания на ношу, которую он внес в зал и опустил на стол. Нило тут же вышел снова; только тогда взгляд собравшихся упал на груду книг и рукописных свитков, которые негр оставил на столе, — странные, необычайные тома, пожелтевшие от времени и использования, напоминавшие о неведомых странах и неисповедимой мудрости, которая часто ценится на вес золота. Гости взирали на них в изумлении, оценив предусмотрительность индийского князя, который выслал Нило предвосхитить собственный приход.

Двери опять распахнулись, и на сей раз церемониймейстер ввел в зал князя и проводил его к царскому месту. Чужеземец трижды простерся ниц, в третий раз — на таком расстоянии, где его величество мог без труда его слышать; тот молчаливо согласился с другими наблюдателями в том, что никогда еще не видывал подобного вежества.