Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

Впрочем, теперь легкому периоду правления приходит конец; на императора обрушилось одновременно две чрезвычайно серьезные невзгоды, одна внутренняя, одна внешняя; а поскольку обе станут важнейшими вехами нашей истории, необходимо незамедлительно о них поведать.

Бразды правления, выпавшие из рук Мурада, были тут же подхвачены Магометом; иными словами, Магомет стал султаном, и старый режим, с его миролюбивой политикой и придворными любезностями, ушел в прошлое — в связи с этим возникла необходимость пересмотреть отношения между двумя империями. Каковы они будут? В этом состоит внешняя проблема.

Поскольку для греческого правителя вопрос этот имел жизненно важное значение, ему надлежало проявить инициативу в выработке условий сосуществования. Прекрасно понимая, сколь опасная сложилась ситуация, он занялся этим вопросом. В ответ на запрос, переданный через адрианопольского посла, Магомет торжественно заверил Константина в своем стремлении сохранить все существующие договоренности. Похоже, этот ответ придал Константину даже слишком большую уверенность в своих силах. В позлащенную залу совета во Влахернском дворце были призваны его личные друзья и официальные советники — они выслушали императора с терпением и достоинством. После ряда бесед и обсуждений, вылившихся, по сути, в одно долгое заседание, император одобрил две меры. Первая из них выглядела столь необычайно, что не оставляет никаких сомнений: ее предложил Франза, который, к нескончаемой скорби и омерзению нашего друга, почтенного церемониймейстера, вернулся ко двору и вновь исполнял эти обязанности.

Ниже уже упоминалось о том, что мать Магомета была не одной с ним веры. Как дочь сербского князя, она, по всей видимости, исповедовала христианство. После похорон Мурада она вернулась на родину. Лет ей было около пятидесяти. Церемониймейстер Франза, наделенный широчайшими полномочиями, был отправлен в Адрианополь с предложением брачного союза между его величеством императором и матерью-султаншей. Видимо, на этот отчаянный шаг греков толкнули страхи и неопределенность положения.

Кроме того, умудренному опытом дипломату было доверено еще одно поручение, которое на первый взгляд не требовало особых тонкостей и ухищрений. Жил в Константинополе некий беженец по имени Орхан — о прошлом его было известно немного, за исключением того, что он доводился внуком султану Сулейману. Когда-то — видимо, в правление Иоанна Палеолога — принц этот появился в греческой столице в качестве претендента на титул султана; претензии его, судя по всему, были сочтены не совсем безосновательными, поскольку он стал предметом отдельного договора между Мурадом и тогдашним правителем Византии: первый обязался выплачивать второму ежегодно некую сумму, взамен на что тот должен был удерживать беглеца у себя.

Так вот, что касается этого загадочного человека, совет порешил, что настал благоприятный момент попросить об увеличении суммы выплат. Посланнику Франзе были даны соответствующие указания.

В Адрианополе официального посланника приняли с лестным отличием. Разумеется, первым делом он нанес визит великому визирю Халилю-паше — читателю не помешает запомнить это имя: оно не только появится вновь на наших страницах, но и принадлежит реальному историческому персонажу. Дабы продолжить знакомство с ним, добавим, что он был ветераном государственной службы, представителем почтенного семейства, в котором должность визиря давалась едва ли не при рождении, и другом греков — видимо, благодаря давней близости к Мураду, — хотя сам он и претерпел от них немало унижений. Халиль посоветовал Франзе не поднимать вопроса о выплатах. Его повелитель, заявил он, совсем не боится Орхана: если последний предъявит какие-то претензии на трон, разговор с ним будет короткий. Франза пренебрег этим советом. Он напрямую направил Магомету свои предложения и был поражен мягкостью и обходительностью последнего. Скандала не воспоследовало. Более того, предложение о браке было передано матери-султанше с самыми благосклонными комментариями, да и просьба о выплатах не была отвергнута; решение лишь было отложено. Франза довольно долго пробыл в турецкой столице, радуясь оказанным ему почестям и еще более — умонастроению нового султана.

Посланник пришел к выводу, что молодой правитель — воплощенное миролюбие. Все те часы, которые он не отдавал трауру по своему венценосному отцу, он изучал планы нового дворца, — возможно, среди них была и семиэтажная башня — павильон Джиханнюма, который он впоследствии построил в Адрианополе.

Насколько было бы лучше и для доверчивого хозяина Влахернского дворца, и для всего восточного христианства, если бы в одну из ночей, проведенных в мусульманской столице, легковерный Франза смог взглянуть на любезного молодого правителя! Он обнаружил бы его в покое, накрепко замкнутом от посторонних глаз, за слушанием составленного индийским князем гороскопа, подтверждавшего, что настал благоприятный момент для начала войны с Византией.

— И вот теперь, о повелитель, — услышал бы он слова князя, после того как последняя из множества таблиц была просмотрена в десятый раз… — теперь мы готовы к главному. Если не ошибаюсь, мы сошлись на том… — это была не просто уважительная фигура речи, ибо надлежит помнить, что Магомет и сам был умудрен в сложном и тонком искусстве толкования планет, — мы сошлись на том, что, поскольку повелитель сам объявит эту войну, ему надлежит дождаться наиболее благоприятного положения асцендента, планета или планеты должны находиться в нужном месте или в должном сочетании, соответствующими планам повелителя; мы сошлись на том, что властитель Седьмого Дома — это император Константинопольский; сошлись и на том, что, дабы превозмочь своего соперника-императора, вам необходим асцендент в Доме одной из высших планет — Сатурна, Юпитера или Марса.

— Юпитер подойдет лучше других, о князь, — заметил Магомет, глубоко заинтересованный. — Притом что сам я предпочитаю Марс.

— Мой повелитель и здесь прав. — Гадатель помедлил, а потом, с почтительной улыбкой и кивком, пояснил: — Я едва не сказал, что мой повелитель всегда прав. Хотя некоторые гадатели предпочитают иметь асцендентом Скорпиона, поскольку он есть непреложный знак, мне лично ближе Марс; а потому именно на нем сосредоточил я все свои наблюдения, подыскивая время, когда он будет укреплен неизмеримо лучше, чем властитель Седьмого Дома, равно как и поднят выше его на нашей карте небесного свода.

Магомет подался навстречу князю и настойчиво произнес, причем глаза его ярко блестели:

— Открой главное — время, время, князь! Вычислил ли ты его? Не приведи Аллах, если слишком скоро! Столько еще предстоит сделать — столько требуется приготовлений!