Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

Князь ответил с улыбкой:

— Перед повелителем поле славы, предназначенное ему волей самой судьбы, а потому меня не удивляет, что повелителю не терпится начать жатву; однако, — тут лицо его посерьезнело, — даже тем из людей, кто стоит превыше других, не следует забывать, что пути планет определяются волей одного лишь Аллаха… — Указав на вычисления в таблице, лежавшей по правую руку, он продолжал: — Этот асцендент позволяет повелителю начать войну в следующем году.

Магомет выслушал, крепко сжав руки, — казалось, что ногти впиваются в мякоть ладоней.

— Назови день, князь! Назови день и час! — воскликнул он.

Глядя на вычисления, князь ответил, будто бы основываясь на них:

— В четыре часа двадцать шестого марта.

— Какого года?

— Тысяча четыреста пятьдесят второго.

— Четыре часа двадцать шестого марта тысяча четыреста пятьдесят второго года, — медленно повторил Магомет, как будто записывая и выверяя каждое слово. А потом вскричал истово: — Нет Бога, кроме Бога!

Дважды пересек он комнату, а потом, видимо не желая, чтобы в этот момент его видел хоть кто-то, вернулся к князю:

— Разрешаю тебе удалиться, но будь рядом, если тебя позовут. В этом дерзновенном начинании кто достоин звания моего первого помощника более, чем посланник звезд?

Князь с поклоном удалился.

В конце концов ожидание утомило Франзу, кроме того, его призвали обратно в Константинополь; он оставил оба дела в руках посла, которому приказано было не упускать ни малейшей возможности довести их до успешного завершения. Через некоторое время Магомет отправился в Азию на подавление восстания в Карамании. Грек следовал за ним по городам и лагерям, пока султан не устал от этого преследования и не призвал его однажды вечером к себе в шатер.

— Передай моему доброму другу, императору Константинополя, твоему повелителю, что кадин Мария отказывается от предложения о браке.

— И что же, повелитель, — проговорил посланник, задетый краткостью этого ответа, — благородная госпожа не снизошла до объяснений?

— Она отказывается — и это все.

Посланник спешно отправил этот ответ с гонцом в Константинополь. Впервые он позволил себе выразить сомнения в искренности турка.

Он оказался бы куда мудрее и стократ полезнее своему повелителю, если бы мог слышать еще одну беседу между Магометом и индийским князем.

— Сколько еще мне сносить этого пса-гяура? — гневно вопросил султан. — Мало того что он докучал мне в моем дворце и последовал за мной в поле, теперь он отравляет мой хлеб, гонит сон от моего изголовья, лишает меня времени для молитвы. Сколько, я спрашиваю?

Князь спокойно ответил:

— До двадцать шестого марта тысяча четыреста пятьдесят второго года.

— А если я его окончательно утихомирю, князь?

— Его хозяин пришлет на его место другого.

— Да, но я получу передышку! Хоть сколько-то дней в покое — сколько-то ночей безмятежного сна!

— Завершил ли повелитель счет населения? Полны ли его арсеналы? Готовы ли его корабли, мореходы, воины? Собрал ли он необходимую сумму денег?

— Нет.

— Повелитель считает, что нам нужны пушки. Нашел ли он оружейника себе по вкусу?

Магомет нахмурился.

— Я сделаю повелителю предложение. Сочтет ли он разумным дать незамедлительный ответ на предложение о браке, оставив вопрос о выплатах открытым, — тогда он получит некоторое облегчение, но сохранит влияние на императора, которому безанты сейчас нужнее, чем спутница жизни.

— Князь, — стремительно ответствовал Магомет, — когда будешь выходить, пошли сюда моего секретаря.

— Немедленно отправь гонца к посланнику моего константинопольского брата. Я приму его незамедлительно.

Эти слова были сказаны секретарю.

Теперь посланнику было что сообщить — сведения, изложенные выше. К своему сообщению он мог бы правдиво добавить, что человек, именующий себя индийским князем, по сути, занял место великого визиря, хотя титул и сохранился за Халилем.

Эти переговоры, не принесшие, как ни прискорбно, никаких результатов, тянулись более полугода. Но оставим их на некоторое время, вернемся в Константинополь и посмотрим, не удалось ли императору успешнее разрешить внутреннюю проблему, которую именовали «наследством».

Свирепый пожар оставил широкий след на двух из холмов города, остановившись у садовой стены перед восточным фасадом Влахернского дворца. Как он вспыхнул, сколько зданий уничтожил, сколько народу погибло в пламени и в битве против него пытались исчислить еще много дней, но безуспешно.

Для вспомоществования оставшимся без крова Константин открыл свою личную казну. Кроме того, он лично руководил разбором зловещих завалов в обугленных кварталах, и, вдохновленные его примером, все жители внесли свою лепту в этот скорбный труд. Когда Галата, забыв о давних распрях, оказала помощь деньгами и прислала рабочих на помощь своей соседке, показалось, что давно забытый век братства во Христе того и гляди вернется. Но — увы! Единство, порожденное великими страданиями, столь дивное отдохновение от привычных склок, столь редкостное напоминание об ангельском дружестве и небесной гармонии, растаяло — и не постепенно, а в мгновение ока.

Был полдень второго дня после пожара. Император, с раннего утра не покидавший седла, нуждался в отдыхе и вернулся во дворец; прямо у входа его застала просьба княжны Ирины о срочной аудиенции, и он тут же принял свою родственницу. Читатель в состоянии догадаться, с каким делом обратилась к нему княжна, и вообразить, с каким радостным изумлением выслушал ее порфироносный родич весть о спасении Лаэль. На краткое время обычное самообладание покинуло его. Предчувствуя, какое волнение вызовет среди жителей эта новость, он призвал своих советников и после беседы с ними назначил комиссию для расследования похищения; цистерну сразу же взяли под охрану.

Члены комиссии, как и их повелитель, никогда не слышали о первом осквернении цистерны; соответственно, нынешнее преступление стало для них не вторым, а первым случаем, и поэтому к расследованию они приступили с недоверием. Впрочем, выслушав Сергия, а также все подробности, которые изложила им юная еврейка, они сочли случившееся не просто нарушением закона — оно приобретало размеры и окраску заговора против государства и религии. Из этого вытекали определенные следствия. Кто мог быть в нем замешан?

Имя Демида их ошарашило — оно внезапно открыло широчайшие горизонты для умозаключений. Некоторым эти сведения пришлись по душе, прежде всего потому, что давали его величеству возможность истребить Академию Эпикура, однако более здравые размышления охладили этот пыл, более того, участники расследования поспешно пошли на попятную. Братство Святого Иакова обладало большой властью и вряд ли оставило бы безнаказанными унижения, которым подвергся бы его почтенный игумен в силу бесславного разоблачения его сына.