Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

Полдень — час свершения приговора.

Женщина обреченно ждала у ворот, попеременно молилась, вздыхала и плакала, и страж скоро позабыл про нее. Ей удалось купить его жалость. В его глазах она была лишь любовницей обреченного монаха. Таким образом прошел час. Если соображения солдата были бы верны, если бы она и правда была сгорающей от любви горемыкой, пришедшей бросить на несчастного последний взгляд, ее вряд ли бы утешил вид толп на трибунах. До нее долетали вспышки веселья, частый смех, хлопки ладоней.

— Боже Всемогущий! — повторяла она в слезах. — Неужели то и правда мне подобные?

Мысли ее блуждали и в какой-то момент сосредоточились на засове ворот: его конец лежал на двойном железном упоре, обращенном в ее сторону; чтобы попасть на арену, ей нужно было лишь поднять засов и толкнуть створку.

Через некоторое время дверь помещения, расположенного почти напротив, отворилась — в проеме стоял мужчина. Он был высокого, почти гигантского роста; явно удивленный увиденным, он сделал шаг вперед и оглядел трибуны; когда его озарил свет, она поняла, что это чернокожий. При его появлении зазвучали громкие вопли, и он удалился, затворив за собой дверь. И тут из помещения совсем слева от нее долетел ответный рев. На трибунах раздались долгие радостные аплодисменты и крики:

— Тамерлан! Тамерлан!

Женщина в ужасе отшатнулась.

Через некоторое время на арену вышел, через западные ворота, другой мужчина. Дойдя до середины, он внимательно осмотрелся и, явно удовлетворенный, подошел к соседней двери и постучал. В ответ оттуда вышли двое: вооруженный страж и инок. На нем был клобук, черный плащ ниспадал к босым ногам, непропорционально длинные рукава полностью скрывали руки. Зрители тут же вскочили на ноги. Криков не было — можно было подумать, что всех их вдруг охватило единодушное сочувствие. Но тут же от одного к другому полетело слово — начавшись почти с шепота, оно скоро уже звучало во всех устах:

— Еретик! Еретик!

Иноком этим был Сергий.

Страж отвел его на середину арены и, сняв с него клобук, оставил там. По дороге страж уронил перчатку. Сергий поднял ее и вручил ему, а потом — спокойный, сосредоточенный, бесстрашный — повернулся к востоку, молитвенно сложил руки на груди, закрыл глаза и поднял лицо к небу. Возможно, в нем еще теплилась надежда на спасение, но точно одно: те, кто увидел его, — а он казался выше обычного в длинном плаще, волосы рассыпались по плечам и стекали по спине, голова была поднята, свет солнца играл на лбу и не хватало лишь нимба для полного сходства с Христом, — прекратили свои насмешки; им показалось, что в этот миг обреченный, без всякого видимого усилия, удалился мыслями от мира и принял свою участь. Они видели, как шевелятся его губы, однако то, что они приняли за последнюю молитву, было лишь повторением одного: «Я верую в Бога и в Иисуса Христа, Сына Его».

Страж удалился, с царского места трижды резко протрубил рог. Дверь слева от входа в тоннель медленно отворилась, и из темных глубин показался лев — он остановился у выхода и у всех на виду заморгал, привыкая к яркому свету. Он явно не спешил, поворачивал мощную голову вправо и влево, вниз и вверх — будто пленник, еще не понявший, действительно ли он выпущен на свободу.

Оглядев небо и трибуны и наполнив могучую грудь свежим воздухом, Тамерлан наконец заметил послушника. Вскинув голову и насторожив уши, он принюхался, будто собака, и тряхнул лохматой гривой; желтые глаза превратились в живые уголья, он заворчал, охаживая себя хвостом по бокам. Вид у него был величественный. «Что это? — казалось, вопрошал он сам себя. — Добыча или соперник?» Все еще не полностью освоившись, он шагнул на арену и, припав к песку, начал подкрадываться к непонятному предмету.

У зрителей была возможность оценить его стать и дать волю своему ужасу. Инок предстал воплощением мужества — высокий, сильный, но кто же поставит на него, когда этот противник собьет его с ног или вонзит зубы ему в плоть! Даже бык не в состоянии противостоять напору этой массы мышц и костей. Безусловно, очень многие — и не одни только женщины и дети — исподтишка изучали высоту стены, окружавшей арену, дабы убедиться, что сами они в полной безопасности.

Сергий продолжал твердить молитву; он был готов к нападению и не собирался его отражать; какой смысл помышлять о битве — мало того, что он безоружен, но длинные рукава еще и сковывают движения рук. От человека ко льву, от льва к человеку — толпа, содрогаясь, переводила взгляды, не в силах, впрочем, их оторвать.

Но тут лев вдруг остановился, заскулил и явно смутился. Что это, страх? Казалось, да, потому что он вдруг затрусил вдоль основания стены, останавливаясь у ворот, будто ища спасения. Непонятный страх заставил его перейти с трусцы на быстрый бег, на инока же он и не взглянул.

На трибунах поднялся ропот. Люди оправлялись от страха и проявляли нетерпение. Через некоторое время чувства их стали ясны: испугавшись, что их лишат самой страшной части зрелища, они подстрекали струсившего зверя.

В самый разгар этого переполоха ворота тоннеля, находившегося под царским местом, стремительно распахнулись и так же быстро захлопнулись. Тишина, повисшая после этого на трибунах, была глубже смерти. По песку к монаху шла женщина! Лев бегал по кругу, а она шагала вперед! Две жертвы! Что ж, чудовище три дня морили голодом — будет чем попировать на четвертый!

Правил поведения в таких ситуациях не существует. Всем руководят инстинкты и порывы. Тысячи людей затаили дыхание — им не терпелось узнать, что это за нежданная гостья.

Она была в белом, босая, с непокрытой головой. Это платье, осанку, ангельское лицо часто видели на водах, а еще чаще — в храмах; ее узнали мгновенно, и по рядам изумленных зрителей полетел шепот:

— Господи Милосердный! Это же княжна — княжна Ирина!

Мужественные мужчины закрывали глаза, женщины лишались чувств.

На царском месте находились братья Святого Иакова — они вместе с приспешниками заполнили его до краев; и вот, когда женщину опознали, в их сторону, а точнее, в сторону игумена, отчетливо видного в самой середине, потянулись бесчисленные руки, и полетел вопль:

— Спасите ее! Спасите! Убейте льва!

Проще сказать, чем сделать. Даже если у братии и оставались какие-то искры человеколюбия, вмешаться никто не смел. Зверь царил на арене. Кто решится выступить против него?

И тут из своей темницы снова выглянул негр, про которого мы уже говорили. Простертые в молитве руки обратились к нему. Он увидел инока, княжну и льва, свирепо описывавшего круги, — увидел и исчез, однако через миг появился снова, облаченный в свой любимый дикарский костюм. У пояса висел короткий меч, на левом плече — нечто, напоминавшее рыболовную сеть. Больше он не уходил.