Жерар Нерваль - Дочери огня

Я почувствовал смертельную грусть в тот день, когда прибыл в эту столицу. Было это туманным осенним днем, около трех часов пополудни; по широким аллеям, отделяющим город от предместий, разгуливали элегантные мужчины и разряженные женщины; ожидавшие их кареты вереницей выстроились вдоль бульвара. Дальше, под темнеющими воротами крепостной стены, теснилась пестрая толпа, и, смешавшись с ней, я миновал укрепления и вдруг оказался в самом центре большого города. Но горе тому, кто на этой прекрасной гранитной мостовой не катит в карете, горе бедняку, мечтателю, горе безвестному прохожему! Здесь есть место для одних лишь богачей и их лакеев, для банкиров и для торговцев. С грохотом катятся навстречу друг другу кареты среди все сгущающихся сумерек, которые так быстро наступают на этих узких улочках меж высокими домами. Сверкают огнями витрины лавок, освещая выставленные там предметы роскоши. Зажигают свет в больших передних особняков, и огромные швейцары в богатых ливреях в каждом подъезде ждут карет своих господ, постепенно возвращающихся домой. Безумная роскошь во внутреннем городе и нищета в окружающих его кварталах — вот впечатление, которое производит Вена на первый взгляд.

И нет ничего печальнее, как быть вынужденным по вечерам покидать ярко освещенный центр и возвращаться в предместье. Бредешь этими длинными аллеями с их бесконечными рядами фонарей, тянущихся чуть ли не до горизонта; тополя трепещут под порывами ветра; приходится перебираться через какую-то речку, через какой-то канал с темнеющей внизу водой, и только доносящийся со всех сторон унылый бой башенных часов напоминает, что находишься внутри города. Но вот доходишь до предместий и вдруг чувствуешь себя в каком-то совсем другом мире, где легче дышится и живут веселые, разумные, добрые горожане; если и встретишь еще какую-нибудь карету, то направляется она в сторону балов и театров; на каждом шагу слышится музыка и шарканье танцующих, навстречу попадаются группки весельчаков, распевающих хоры из опер. Погребки и таверны соперничают друг с другом ярко освещенными вывесками и причудливыми транспарантами, здесь выступают певицы из Штирии, там — итальянские импровизаторы, обезьяний театр, акробаты, примадонна парижской оперы; какой-то моравский Вам-Амбур [272] Вам-Амбур — американский укротитель, в 1839 г. выступавший в Париже. со своими зверями, какие-то фокусники, — словом, все то, что у нас в Париже можно увидеть лишь в дни больших праздников, здесь щедро преподносится завсегдатаям таверн, и притом совершенно бесплатно. Немного дальше объявление о «Шперле», заключенное в рамку из цветных стеклышек, взывает одновременно и к высшему сословию, и к господам военным, и к любезной публике; балы-маскарады, балы «обыкновенные», балы в ознаменование дня какой-либо святой — таков уж здешний вкус.

Но мы с тобой давай войдем в весьма посещаемый публикой театр Леопольдштадта, где дают презабавные местные фарсы (local posse) и где я очень часто бываю, поскольку живу в предместье, носящем это имя, — единственном предместье, граничащем с центром, от которого его отделяет только рукав Дуная.

Продолжение дневника

23-е. Вчера вечером, слоняясь по этому театру, где я был чуть ли не единственный представитель так называемых цивилизованных зрителей, ибо остальную публику составляли венгры, богемцы, турки, тирольцы, римляне и трансильванцы, я попытался вернуться к роли Казановы, которую небезуспешно начал играть еще позавчера. Роль эта куда более совместима со здешними обычаями, чем это может показаться. Я садился поочередно то рядом с одной, то рядом с другой женщиной, пришедшей в театр без провожатого, и с одной из них, изъяснявшейся на более или менее понятном мне наречии, мне удалось завязать разговор. После спектакля я пошел ее провожать, но она только и позволила мне, что на минуту прикоснуться к своей ручке (очень даже соблазнительной!), которую я с трудом нащупал под накидкой среди шелка и меха, не то кошачьего, не то настоящего. Мы очень долго гуляли, потом я довел свою даму до ее дверей, но впустить меня к себе она не пожелала; однако назначила мне свидание На сегодня в шесть часов вечера.

Вот и вторая! Эта, если говорить о внешности, не так хороша собой, как первая, но, по-видимому, принадлежит к более высокому сословию. Узнаю это нынче вечером. Но не кажется ли тебе удивительным, что иностранец в течение трех дней завязывает такое близкое знакомство с двумя женщинами, что одна прибегает к нему, а ко второй он отправляется сам. И что все это отнюдь не считается предосудительным. Меня предупреждали об этом, но я не верил; вот так вершатся в Вене любовные дела! Ну, и это прелестно! В Париже женщина заставит тебя страдать три месяца, таков уж установленный срок, потому-то мало у кого хватает терпения дожидаться. Здесь дело слаживается в течение трех дней, и чувствуешь с первого же дня, что женщина уступила бы и раньше, когда бы не побоялась произвести впечатление «гризетки»; ибо именно этого, судя по всему, они более всего боятся. Кстати, нет ничего более увлекательного, чем такое невинное ухаживание на спектаклях, на балах, в казино; это до такой степени здесь принято, что самым высоконравственным и в голову не придет этому удивиться; по меньшей мере три четверти женщин являются в общественные места без провожатых или ходят одни по улицам. Если вы случайно попадете на добродетельную, ваши домогательства ничуть ее не оскорбят, она станет болтать с вами, сколько душе вашей будет угодно. Всякая женщина, к которой вы подойдете, позволит взять себя под руку, проводить до дому; затем, оказавшись у дверей, в которые вы надеетесь войти, она очень мило, очень лукаво попрощается с вами, поблагодарит, что вы проводили ее, и заявит, что дома ее ждет отец либо муж. Если вы выкажете желание снова увидеть ее, она охотно сообщит вам, что завтра или послезавтра собирается быть там-то на балу или в таком-то театре. Если в театре, в самый разгар вашей беседы с женщиной, которую вы застали в одиночестве, внезапно вернется муж или любовник, ходивший проветриться в галереи или спускавшийся в кофейню, он ни капельки не удивится тому, что вы так непринужденно с ней болтаете. Он любезно вам поклонится и станет смотреть в другую сторону, очевидно, очень довольный тем, что вы на какое-то время освободили его от обязанности развлекать жену.

Я пишу тебе об этом уже и на основании собственного опыта, но более всего на основании опыта других; чем можно все это объяснить? Ведь, право же, ничего подобного я не видел даже в Италии. Все дело, думаю я, в том, что очень уж много в этом городе красивых женщин, а мужчин, которые были бы им под стать, гораздо меньше. В Париже красивые женщины — такая редкость, что они очень дорого ценятся; их лелеют, их холят, их охраняют, и вот они и начинают понимать цену своей красоте. Тут женщины не придают большого значения своей внешности, они не сознают собственного очарования, ибо здесь это такая же обыденная вещь, как красивые цветы, красивые животные, красивые птицы, в которых действительно нет ничего из ряда выходящего, если заботливо их выращивать и хорошо кормить. А благодаря плодородию этого края, жизнь здесь так легка и благополучна, что худосочных женщин просто не бывает, а следовательно, нет среди них тех уродливых созданий, каких видим мы среди наших работниц и крестьянок. Ты и представить себе не можешь, как это чудесно — на каждом шагу встречать на улицах великолепно сложенных девушек, блистающих своими свежими красками, которые даже удивляются, если обращаешь на них внимание.