Жерар Нерваль - Дочери огня

Вы окликаете его — и как же он рад, что теперь есть на кого обрушить потоки слов, теорий, нескончаемых ученых выкладок, всяческих небылиц! Он расскажет вам de omni re scibili et quibusdam aliis [315] Обо всех вещах, доступных познанию, и о некоторых других (лат.). , будет говорить четыре часа подряд, и чем больше разогреваются его голосовые связки, тем меньше им нужна передышка; остановится он, лишь когда заметит, что прохожие на улице начали толпиться вокруг него или что официанты в кофейне укладываются спать. Но и тогда он дождется, чтобы они и свет погасили. Вот это впрямь означает, что пора уходить… А вы не мешайте ему насладиться одержанной победой, ибо он поистине мастерски владеет искусством ведения спора, и, о чем бы ни шла речь, последнее слово всегда остается за ним. В полночь любой парижанин с содроганием вспоминает о своем консьерже. Ну а он давно уже махнул рукой на своего и отправляется в дальнюю прогулку или всего лишь на Монмартр.

А как приятно в полночный час пройтись по Монмартру, когда мерцают звезды и так удобно наблюдать за ними в меридиане Людовика XIII близ Мулен-де-Бёр! Такому человеку воры не страшны. Они его слишком хорошо знают: не в том дело, что в карманах у него всегда пусто — нет, порою там заводятся деньги, и немалые, но всем известно — в случае чего он и нож в ход пустит, и первой попавшейся палкой отдубасит как следует. Что же касается умения нанести удар ногой, тут он выученик Лозеса. А вот фехтовать не научился, потому что терпеть не может все колкое, и стрельбой из пистолета тоже пренебрегает, потому что убежден — все пули перенумерованы.

В монмартрские каменоломни он идет не для того чтобы вздремнуть, а ради беседы с обжигальщиками извести. Каменоломов он расспрашивает о допотопных животных, осведомляется о стариках, работавших на раскопках у Кювье [316] Кювье Жорж (1769–1832) — палеонтолог и систематик, сравнительный анатом и биолог, выдвинувший в противовес теории изменяемости видов теорию катастроф, член Французской Академии. . Кое-кто из них еще жив. Каменоломы — люди крутого нрава, но от природы наделены любознательным умом, и, сидя у пылающего костра, они часами готовы слушать рассказы о чудовищах, чьи останки им до сих пор случается откапывать, о переворотах, изменявших некогда облик Земли. Если какой-нибудь бродяга, проснувшись, потребует тишины, его быстро сумеют утихомирить.

К сожалению, большие каменоломни нынче закрыты. Одна из них — та, что была неподалеку от Шато-Руж, — прямоугольными своими сводами на высоких столпах напоминала друидический храм. Глядишь в ее глубину и с трепетом ожидаешь, что вот-вот оттуда появится Езус, или Цернунн, или Тевтат [317] …Езус, или Цернунн, или Тевтат… — Нерваль перечисляет богов галльского пантеона. , грозные боги наших праотцев.

Сейчас существуют только две пригодные для ночлега каменоломни, обе неподалеку от Клиньянкура. Но они битком набиты рабочими, из которых половина спит, чтобы уступить потом место другой половине. Вот таким путем все на свете утрачивает свой особый колорит! Вор — тот всегда найдет себе пристанище на ночь! В каменоломнях полиция ловила обычно лишь честных бродяг, которые не решались попроситься на ночлег у сторожевого поста, да пьянчуг, спустившихся с Монмартра и уже не способных сделать хоть шаг дальше.

Если идти в сторону Клиши, набредаешь порою на огромные газовые трубы — когда-нибудь они понадобятся, а покамест валяются под открытым небом, потому что украсть их никак невозможно. После исчезновения крупных каменоломен, эти трубы сделались последним приютом бродяг. Но потом их и оттуда изгнали: они вылезали цепочками, по пять-шесть человек в каждой. Полицейским только и приходилось, что ружейным прикладом поторапливать последнего в такой цепочке.

Некий пристав отечески спросил какого-то бродягу, сколько времени он ютится в трубе.

— Да уже месяца три.

— И не жестко вам было спать?

— Пожалуй что нет… Поверите ли, господин пристав, по утрам мне смерть как не хотелось расставаться с моей постелью.

Этими подробностями о монмартрских ночах я обязан своему приятелю. И с удовольствием думаю о том, что, пусть я и не могу сейчас уехать, возвращаться домой в дорожном костюме тоже бессмысленно… Пришлось бы объяснять, почему я опоздал на два омнибуса. Следующий поезд на Страсбург отправляется в семь утра. Ну а до семи чем себя занять?

Утром, когда поезд мчал меня по рельсам страсбургской железной дороги, я примерял этот стих к себе и утешался… ибо я-то еще не побывал в самых глубинных мышеловках: мои исследования глубин ограничивались встречами с честными тружениками, с горемыками-пропойцами, с теми, у кого ни кола ни двора… А это отнюдь не дно пропасти.

Утренняя свежесть, зелень полей, приветливые берега Марны, по правую руку Пантен — настоящий Пантен, по левую — Шель, немного дальше — Ланьи, длинные завесы тополей, первые виноградники на защищенных от ветра склонах холмов, что тянутся в сторону Шампани, — все это радовало глаз и умиротворяло мой смятенный ум.

К несчастью, из-за горизонта выползла большущая черная туча и, стоило мне сойти с поезда в Mo, как хлынул проливной дождь. Пришлось укрыться в кофейне, и тут мое внимание сразу привлекла огромная красная афиша, гласившая следующее:

Дозволено господином мэром (города Mo)

НЕСЛЫХАННОЕ, ПОТРЯСАЮЩЕЕ

чудо природы:

КРАСАВИЦА

у которой на голове вместо волос отличное руно мериноса каштанового цвета.

Г-н Монтальдо, находящийся проездом в этом городе, имеет честь представить публике сие редкостное явление, феномен столь удивительный, что ему до сих пор не нашли объяснения господа ученые, подвизающиеся на медицинских факультетах Парижа и Монпелье.

ЭТОТ ФЕНОМЕН

являет собой молодая женщина восемнадцати лет, венецианка родом, чья голова вместо волос украшена роскошным руном берберийской овцы-мериноса, цвет каштановый, длина около пятидесяти двух сантиметров. Шерсть растет кустиками, и на каждом из них нетрудно различить четырнадцать-пятнадцать ветвей.

В течение года вышеозначенная шерсть выпадает клочками, как у всякой нестриженой овцы.

Юная особа имеет весьма привлекательную внешность, выразительные глаза и белоснежную кожу; все зрители в больших городах восхищались ею, а в 1846 г., во время пребывания в Лондоне, она была представлена Ее Величеству королеве, которая соизволила выразить свое изумление, добавив при этом, что никогда еще природа не создавала столь причудливого существа.

Зрителям будет дана возможность ощупать руно, проверить его упругость, понюхать и проч.