Жерар Нерваль - Дочери огня

Мнимые торговцы, пытавшиеся устроить побег аббата де Бюкуа, перебравшись через Эну, встретили на том берегу засаду. Множество их было взято в плен, одних повесили, других колесовали, смотря по рангу. Мы не находим больше в истории никаких упоминаний о капитане Ролане, а что до аббата де Бюкуа, то он, более чем когда-либо внушавший теперь подозрения, был отправлен в Бастилию.

Когда его высаживали из носилок, он успел еще бросить беглый взгляд направо и налево — «то ли через подъемный мост, то ли через крепостной вал…» — но долго размышлять на этот счет ему не пришлось, ибо он незамедлительно был препровожден в башню, носившую имя Бретиньер.

В Бастилии было восемь башен, и каждая имела свое название; в каждой башне было по шесть этажей и на каждом этаже — одно-единственное окно, через двойную решетку которого воздух просачивался в расположенную в самой глубине помещения четырехугольную камеру, образованную толстыми стенами.

Сначала аббата поместили в башню Бретиньер.

Остальные башни назывались: Бретодьер, Конте, Пюи, Трезор, Куэн, Либерте. Восьмая называлась Шапель. Из нее узники выходили обычно уже перед смертью, если только до этого их тайно не спускали в знаменитые каменные мешки, следы которых обнаружены были лишь после разрушения Бастилии.

Несколько дней аббата де Бюкуа продержали в подвале башни Бретиньер, что свидетельствовало о том, что дело его поначалу представлялось достаточно серьезным, ибо обычно узников на первых порах содержали в более благоприятных условиях. Первый же его допрос, который учинен был ему под председательством д'Аржансона [53] Д'Аржансон Марк Рене (1652–1721) — начальник полиции. Ему приписывают создание так называемых lettres de cachet — тайных предписаний об аресте без предъявления обвинения. , заставил отказаться от предположения, будто он является прямым сообщником подпольных торговцев солью в Суассоне. К тому же он весьма кстати сослался на высокие связи своего семейства, после чего ему нанес визит комендант крепости Бернавиль и пригласил к себе на завтрак, как это принято было здесь в отношении вновь прибывающих узников определенного ранга.

Теперь аббата де Бюкуа поместили в одном из верхних этажей, в лучше проветриваемой камере, где находились еще и другие заключенные. Его перевели в башню Куэн, где содержались привилегированные узники под охраной тюремного сторожа по имени Рю, слывшего человеком мягким и весьма пекущимся об удобствах своих постояльцев.

Взойдя в общую комнату, аббат остолбенел от изумления, увидев среди фресок, покрывающих ее стены, чудовищно изуродованное изображение Христа…

К челу его пририсованы были красные рога, а на груди большими буквами начертано одно слово: «Тайна».

Пониже красовалась надпись, сделанная углем: «Большой Вавилон, источник блуда и всей земной скверны».

Надпись эту явно начертала рука какого-нибудь содержавшегося здесь прежде протестанта. Однако никто с тех пор не удосужился стереть ее.

Над каминной доской красовался небольшой овальный портрет Людовика XIV. Рука какого-то другого заключенного сделала вокруг его головы надпись: «Плевательница», и черты государя уже едва можно было различить под бесчисленными следами надругательств, коим он подвергся.

Аббат сказал тюремному сторожу:

— Рю, почему допускаются подобные кощунства над священными изображениями?

В ответ тот засмеялся:

— Если начать карать пленников за все их преступления, пришлось бы целыми днями только и делать, что колесовать и жечь живьем. Пусть лучше умные люди увидят воочию, до какого умопомрачения может довести фанатизм.

Обитатели этой башни пользовались относительной свободой: им дозволялось в определенные часы гулять в садике коменданта крепости, разбитом в одном из бастионов; садик был засажен липами, под которыми можно было играть в шары; а еще под липами стояли столики, и те, у кого водились деньжата, могли сразиться здесь в карты и подкрепиться всякими закусками и напитками. Прибыль от этого предприятия комендант делил с поваром, ведавшим кухней для узников.

Аббат де Бюкуа тоже оказался в кругу этих привилегированных пленников — тюремное начальство на сей раз твердо решило удержать его: влиятельные друзья, с которыми аббату удалось связаться, сумели передать ему некоторое количество золота — это ни в одной тюрьме не бывает лишним. С помощью нескольких проигранных в карты луидоров он снискал расположение Корбе, приходившегося племянником прежнему коменданту (господину де Сен-Мару), однако продолжавшего пользоваться влиянием и при Бернавиле.

Стоило бы здесь, пожалуй, дать некоторое представление о внешнем облике Бернавиля, пользуясь тем описанием, которое оставил нам один из бывших узников Бастилии, впоследствии нашедший убежище в Голландии.

«Пронзительный взгляд его зеленых глаз, выглядывающих из глубоко сидящих глазниц под густыми бровями, кажется взглядом василиска. Изрытый морщинами лоб его напоминает кору дерева, на которой какой-нибудь муфтий вырезал строки из Алкорана. Изжелта-бурый цвет его лица изобличает терзающую его день и ночь злобную зависть. Обтянутое кожей высохшее лицо являет собой живой образ скаредности. Поросшие густой шерстью щеки висят складками, подобно пустому кошельку, и походят на защечные мешки обезьян.

В те времена, когда он подвизался еще кавалером ливреи (иначе говоря, был лакеем), он носил свои прямые волосы буклями. Впоследствии он от этого отказался.

Хоть говорит он и мало, но, должно быть, слушает себя в оба уха, ибо рот у него до самых ушей. Однако раскрывает он его лишь затем, чтобы произнести отрывистое приказание, тотчас же выполняемое верными помощниками, которыми он сумел окружить себя».

Бернавиль в самом деле когда-то принадлежал к прислуге дома маршала Беллефона и носил лакейское платье, то есть ливрею. Но после смерти маршала он сумел войти в доверие к его вдове, дети которой в ту пору были еще малолетками, и благодаря ее высокому покровительству получить должность управляющего охотой в Венсенском замке, что сразу же открыло перед ним широкие возможности множества побочных доходов, сделав хозяином всех тех павильонов и охотничьих домиков, где придворные просаживали немалые деньги. Именно этому и был он обязан презрительным прозвищем Кабатчик… В своих откровенных беседах между собой узники отзывались о нем как о лакее: он так долго сопровождал карету, стоя на запятках, говорили они, что в конце концов исхитрился пролезть вовнутрь… Но воздержимся пока произносить свое суждение о вышеупомянутом Бернавиле, пока не рассмотрим его поступков, ибо было бы несправедливо основываться на одних только отнюдь не беспристрастных рассказах узников.