Фрэнсис Фицджеральд - Отпущение грехов

А потом под Новый год из Мадрида вернулась Виена Торн, и в феврале некто Кейз привез ее на бал для старшекурсников.

Она выглядела еще прелестнее, чем раньше, еще более кроткой — по крайней мере внешне — и пользовалась грандиозным успехом. Мужчины, проходя мимо по улице, внезапно вскидывали голову, дабы взглянуть на нее, — встревоженный взгляд, будто они понимали, что едва не пропустили нечто весьма важное. Она сказала мне, будто временно пресытилась европейскими мужчинами, туманно намекая на то, что имел место роман, возможно, какая-то несчастная любовь. Осенью в Вашингтоне она начнет выезжать в свет.

Виена и Долли. Во время вечера танцев в клубе она исчезла с ним на два часа, и Хэролд Кейз был в отчаянии. Когда около полуночи они вошли в зал, я подумал: в жизни не видел более красивой пары. Оба они лучились каким-то чудесным светом, какой порой исходит от смуглых. Хэролд Кейз все понял с одного взгляда — и гордо ушел.

Через неделю Виена приехала снова — специально, чтобы повидаться с Долли. В тот вечер мне понадобилась книга, я взял ее в опустевшем клубе, а когда шел обратно, они окликнули меня с задней террасы, откуда открывался вид на жутковатую громадину стадиона, на безлюдную всепоглощающую ночь. Это был час оттепели, в распаренном воздухе слышались весенние голоса, в редких пятнах света поблескивали и срывались вниз капли. Оттаивали даже холодные звезды, а голые деревья и кустарник расцветали во мгле пышным цветом.

Они сидели рядышком на плетеной скамеечке, переполненные друг другом, романтикой и счастьем.

— Нам хотелось кому-то об этом сказать, — заявили они.

— Теперь я могу идти?

— Нет, Джеф, — им было этого мало, — останься здесь и позавидуй нам. Нам нужно, чтобы нам кто-нибудь завидовал — у нас сейчас такое время. Как думаешь, мы хорошая пара?

Что я мог им ответить?

— Долли заканчивает Принстон в следующем году, — продолжала Виена, — но мы объявим о своей помолвке осенью, в Вашингтоне.

На душе у меня немного полегчало, — по крайней мере помолвка будет долгой.

— Джеф, я вашу дружбу одобряю, — сделала мне комплимент Виена. — И хочу, чтобы у Долли таких друзей было побольше. Ты человек мыслящий, и он рядом с тобой не стоит на месте. Я сказала Долли: пусть присмотрится к однокурсникам, может, найдется еще кто-нибудь вроде тебя.

От этих слов и меня, и Долли немного покоробило.

— Она не хочет, чтобы я закостенел и превратился в мещанина, — шутливо пояснил он.

— Долли — само совершенство, — провозгласила Виена. — На свете нет существа прекраснее, и ты скоро увидишь, Джеф, что я ему очень подхожу. Я уже помогла ему принять одно важное решение. — (Я знал, что последует дальше.) — Он им даст от ворот поворот, если они осенью будут приставать к нему насчет футбола, верно я говорю, дитя мое?

— Никто ко мне не будет приставать, — отмахнулся Долли, явно тяготившийся этим разговором. — Такого просто не бывает…

— Ну, они будут давить на тебя морально.

— Да нет же, — возразил Долли. — И давить никто не будет. Не стоит сейчас об этом, Виена. Посмотри, до чего шикарная ночь.

До чего шикарная ночь! Думая о моих собственных любовных похождениях в Принстоне, я всегда вызываю в памяти эту ночь Долли, будто не он, а я сидел там, держа в объятиях молодость, надежду и красоту.

Матушка Долли на лето сняла дом на мысе Рэмз-Пойнт, на Лонг-Айленде, и в конце августа я отправился к нему с визитом, на восток. Когда я приехал, Виена гостила там уже неделю, и впечатления я вынес вот какие: во-первых, он был пылко влюблен; во-вторых, это был бенефис Виены. Какие только диковинные люди не заглядывали повидать ее! Сейчас я бы ими не тяготился — стал более утонченным, — но тогда они мне казались чем-то вроде ложки дегтя в бочке медового лета. Все они были так или иначе слегка знамениты, а уж чем именно — это определяй сам, если есть желание. Разговорам не было конца, и главным образом обсуждались достоинства Виены. Стоило мне остаться с кем-то из гостей наедине, как речь заходила о Виене — до чего яркая, блестящая личность! Меня они считали занудой, и большинство из них считали занудой Долли. Между прочим, на своем поприще он добился большего, чем любой из них на своем, но как раз его поприще все обходили молчанием. Однако я смутно чувствовал, что общение с этими людьми мне на пользу, и потом, во время учебного года, даже хвастался своим знакомством с ними и сердился, если для кого-то их имена оказывались пустым звуком.

За день до моего отъезда Долли, играя в теннис, вывихнул лодыжку и потом отпустил по этому поводу довольно мрачную шутку.

— Жаль, что я ее не сломал, — все было бы гораздо проще. Представляешь, еще четверть дюйма — и кость бы хрустнула. Кстати, прочитай.

Он бросил мне письмо. Это было приглашение явиться в Принстон к пятнадцатому сентября, чтобы начать тренировки, а пока поддерживать форму.

— Ты что, этой осенью не собираешься играть?

Он покачал головой:

— Нет. Я уже не ребенок. Два года отыграл — хватит. Хочу вздохнуть свободно. Если опять на все это соглашусь, это будет просто трусость — моральная.

— Я не спорю, но… ты это из-за Виены?

— Ни в коем случае. Если я еще раз позволю втянуть себя в эту свистопляску, я перестану себя уважать.

Через две недели я получил вот такое письмо:

Дорогой Джеф!

Знаю, сейчас ты удивишься. На сей раз я действительно сломал лодыжку — опять-таки во время тенниса. Сейчас не могу ходить даже на костылях, я пишу, а нога лежит передо мной на стуле, распухшая и запеленутая, величиной с дом. О нашем разговоре на эту тему не знает никто, даже Виена, так что давай и мы с тобой о нем забудем. Правда, скажу честно: никогда не думал, что перелом лодыжки — такая неприятная штука.

Зато я давно не был так счастлив — никаких тренировок перед началом сезона, ни тебе пота градом, ни стиснутых зубов, конечно, легкое неудобство, но — полная свобода. Такое ощущение, будто я всех на свете перехитрил, и за это деяние несет ответственность исключительно твой наделенный иезуитским ( подчеркнуто мною ) складом ума друг,

P. S. Это письмо можешь разорвать.

Неужели это писал Долли?

Вернувшись в Принстон, я первым делом спросил Фрэнка Кейна — он продает спортивные товары на Нассау-стрит и, даже если его разбудить ночью, назовет тебе всех куотербеков в дублирующем составе принстонцев образца 1901 года, — что происходит в этом году с командой Боба Тэтнела.

— Травмы и невезуха, — сказал он. — В результате даже с сильным соперником не выкладываются. Возьми, к примеру, Джо Макдональда, в прошлом году его признали лучшим блокировщиком лиги; а сейчас он еле двигается, будто гири на ногах, прекрасно это знает, а самому хоть бы хны. Прямо доходяги, но поди ж ты, еще умудряются выигрывать, спасибо Биллу.