Фрэнсис Фицджеральд - Отпущение грехов

— Роксана! — воскликнул Джефри. — Ты — прирожденный художник! Зачем тебе еще и готовить? Ты будешь иллюстрировать мои книги!

Пока они ужинали, закат догорел, превратившись в сумерки, а потом снаружи раскинулась усеянная звездами тьма, которую населяло и заполняло невесомое великолепие Роксаниного белого платья и ее низкий переливчатый смех.

«Какая она еще девочка! — подумал Гарри. — Гораздо моложе Китти».

Он мысленно сравнил их. Китти — нервная, хотя и не чувствительная, темпераментная, но лишенная темперамента, женщина из тех, что высекают искру, но не пламя, — и Роксана, юная, как весенняя ночь, вся, до последней черточки, воплощенная в своем подростковом смехе.

«Самая подходящая жена для Джефри, — подумал он дальше. — Два совсем молодых человека, из тех, что останутся совсем молодыми, пока вдруг не обнаружат, что состарились».

Этим мыслям Гарри предавался вперебивку со своими нескончаемыми мыслями о Китти. Поведение Китти его угнетало. Ему представлялось, что по здоровью она давно уже в состоянии вернуться в Чикаго и привезти их сына. Смутные мысли о Китти крутились у него в голове и когда он говорил «спокойной ночи» жене своего друга и ему самому у подножия их лестницы.

— Вы — первый наш настоящий гость! — крикнула Роксана ему вслед. — Не забудьте испытать гордость и восторг!

Когда гость скрылся за поворотом лестницы, она повернулась к Джефри, который стоял рядом, положив руку на край перил.

— Устал, мой ненаглядный.

Джефри потер пальцами середину лба:

— Немного. Как ты догадалась?

— Думаешь, я не все про тебя знаю?

— Голова болит, — сказал он угрюмо. — Просто раскалывается. Пойду приму аспирин.

Она протянула руку и щелкнула выключателем; он обнял ее за талию, крепко прижал к себе, и они вдвоем поднялись по лестнице.

Неделя в гостях миновала. Гарри возили по сонным проселкам, они все вместе блаженно бездельничали на лужайках и берегах озер. По вечерам, в доме, Роксана играла им, и пепел медленно выцветал до белизны на огненных кончиках их сигар. Потом пришла телеграмма от Китти с просьбой к Гарри приехать за ней за восток, после чего Роксана и Джефри остались в уединении, которым, казалось, совсем не тяготились.

«Уединение» обернулось новым блаженством. Они бродили по дому, и каждый явственно ощущал присутствие другого; сидели по одну сторону стола, будто во время медового месяца; они были совершенно поглощены друг другом и совершенно счастливы.

Городок Марло, несмотря на свою довольно длинную историю, лишь в недавнем прошлом обзавелся «обществом». Пятью-шестью годами раньше две-три молодые пары, любители отдельных домиков, отлепились от дымной туши Чикаго и перебрались сюда; за ними потянулись их друзья. Когда приехали Кертены, здесь уже имелся сложившийся «круг», готовый принять их в свои ряды: местный клуб, танцевальная зала и группа любителей гольфа так и жаждали заполучить их в свои завсегдатаи, а кроме того, к их услугам были вечеринки с бриджем, и вечеринки с покером, и вечеринки, на которых пили пиво, и даже вечеринки, на которых вообще ничего не пили.

Именно на одной из вечеринок с покером они и оказались через неделю после отъезда Гарри. Там стояло два стола, и почти все молодые жены курили и выкрикивали ставки и вообще вели себя очень смело и не по-женски — по тогдашним понятиям.

Роксана довольно рано встала из-за стола и принялась бродить по дому; зашла в кладовую, налила себе виноградного сока — от пива у нее начинала болеть голова, — а потом принялась перемещаться от стола к столу, заглядывая через плечи в карты, посматривая на Джефри, чувствуя покой и умиротворенность. Джефри, страшно сосредоточенный, сгребал к себе все больше разноцветных фишек, и, глядя на углубившуюся морщинку у него не переносице, Роксана поняла, что он с головой ушел в игру. Она любила, когда он погружался с головой во всякие мелочи.

Тихонько подойдя, она села на подлокотник его кресла.

Там она просидела минут пять, прислушиваясь к отрывистым замечаниям мужчин и болтовне женщин — звуки поднимались от стола, как негустой дым, — и при этом едва слыша и то и другое. А потом, совершенно беззаботно, она подняла руку, чтобы положить ее Джефри на плечо; почувствовав касание, он вдруг вздрогнул, коротко всхрапнул и, яростно двинув назад предплечьем, нанес ей скользящий удар по локтю.

Все так и ахнули. Роксана поймала равновесие, тихо вскрикнула и стремительно поднялась на ноги. Такого потрясения она еще никогда не испытывала. Такое, да еще от Джефри — воплощенной доброты и заботы; этот инстинктивно-жестокий жест.

Аханье переросло в молчание. Десяток глаз обратились к Джефри, у которого был такой вид, будто бы он увидел Роксану впервые. На лице его медленно проступило недоумение.

— Как… Роксана… — проговорил он с запинкой.

В десятке мозгов мелькнуло подозрение, мысль о скандале. Неужели за внешней маской нежно влюбленной четы скрывается некая тайная неприязнь? А что еще может означать этот гром среди ясного неба?

— Джефри!

В голосе Роксаны звучала мольба, смешанная с ужасом и испугом; впрочем, она прекрасно знала, что это недоразумение. Ей и в голову не пришло укорить мужа или обидеться. Она произнесла его имя с дрожью увещевания. «Скажи мне все, Джефри, — звучало в этом слове. — Скажи Роксане, своей любимой Роксане».

— Как, Роксана… — повторил Джефри. Изумление на лице сменилось болью. Судя по всему, он испугался не меньше, чем она. — Я не специально, — продолжал он. — Ты меня напугала. Мне… мне показалось, что на меня напали. Я… господи, какой идиотизм!

— Джефри! — В голосе снова звучала мольба, воскуренная к некоему неведомому богу сквозь эту новую непроницаемую тьму.

Потом оба поднялись, оба распрощались — с запинками, с извинениями, с пояснениями. Сделать вид, что ничего не случилось, никто не пытался. Это выглядело бы святотатством. Джефри в последнее время не очень хорошо себя чувствовал, рассуждали оба. Часто нервничал. Но фоном для всех этих мыслей оставался необъяснимый ужас этого удара — изумление от того, что на миг между ними разверзлась эта пропасть, его гнев и ее страх, а теперь вместо этого — обоюдное чувство вины, безусловно недолговечное, но требующее, чтобы мостик через него перебросили незамедлительно, пока еще не поздно. Что за бурные воды несутся прямо у них под ногами, откуда этот ярый блеск из безвестной бездны?

В машине, в свете полной луны, он сбивчиво заговорил. Это… он и сам не в состоянии это объяснить, сказал он. Он думал про покер, полностью погрузился в игру, и когда она коснулась его плеча, он решил, что на него напали. Напали! Он отчаянно цеплялся за это слово, прикрываясь им как щитом. То, что прикоснулось к нему, вызывало у него ненависть. А когда он взмахнул рукой, все прошло — вся эта нервозность. Больше ему сказать было нечего.