Фрэнсис Фицджеральд - Отпущение грехов

— Долго ты там? — повторил Роджер, уже с некоторой досадой.

— Нет-нет, я сейчас.

— Сейчас — это когда?! — сорвался он.

Изо дня в день в этот самый час Роджер мучительно пытался настроить свой голос на нужный тон: настырный «деловой» сменить на мягко-небрежный, приличествующий образцовому уютному гнездышку. Но сегодня Роджеру не удалось укротить свое раздражение. И когда Гретхен наконец примчалась на его зов вниз, перепрыгивая разом через три ступени и изумленно выкрикивая: «Что случилось?» — Роджер уже испытывал легкую досаду.

Они замерли в поцелуе, длившемся довольно долго. Как это ни странно, три года совместной жизни почти не охладили их чувств. Конечно, иногда они ненавидели друг друга, причем с неистовостью, на которую способны только молодые пары, — а все оттого, что Роджер и сейчас почти до болезненности остро воспринимал красоту своей жены.

— Пойдем, — властно позвал он. — Мне нужно с тобой поговорить.

Его жена, с очень выразительным — совсем как у французской тряпичной куклы — лицом, с румянцем во всю щеку и с темно-рыжими тициановскими волосами, вошла следом за ним в гостиную.

— Послушай, Гретхен, — он присел на край дивана, — начиная с сегодняшнего вечера я собираюсь… В чем дело?

— Ни в чем. Просто ищу сигарету. Продолжай.

Она на цыпочках, чуть запыхавшись, снова подошла к дивану и уселась на другой краешек.

— Гретхен… — Он снова запнулся, потому что Гретхен протянула ему руку — ладонью вверх. — Ну, что еще? — уже довольно свирепо спросил он.

— Спички.

— Что-что?

Роджер изнемогал от нетерпения, и ее просьба показалась ему абсолютно неуместной, однако он машинально полез в карман за спичками.

— Спасибо, — прошептала она. — Я не хотела тебя перебивать. Продолжай.

— Грет…

Ч-чирк! Спичка вспыхнула. Супруги обменялись пристальными взглядами.

На этот раз только ее огромные оленьи глаза молили о прощении, и Роджер расхохотался. В конце концов, Гретхен всего лишь закурила сигарету; но когда он бывал в таком настроении, любое ее «постороннее» действие буквально его бесило.

— Когда ты наконец соизволишь меня выслушать, — сердито пробурчал он, — думаю, тебе интересно будет обсудить со мной подробности жизни в работном доме.

— В работном доме? — Глаза ее округлились от испуга, и теперь она сидела тихо, как мышка.

— Это я так, чтобы ты прекратила отвлекаться. Тут такая штука. Прямо с сегодняшнего вечера я начинаю одно дело, и ближайшие шесть недель, возможно, станут самыми важными в моей жизни. От этих шести недель будет зависеть, застрянем ли мы здесь навсегда, в этом гнусном домишке и в этом гнусном городишке.

Тревога в черных очах Гретхен тут же сменилась скукой. Она была уроженкой Юга, и от любых разговоров на тему «как достичь вершин благополучия» у нее всегда начиналась головная боль.

— Полгода назад я уволился из нью-йоркской фирмы, выпускающей литографии, — сообщил Роджер, — и стал заниматься рекламой, сам по себе.

— Да знаю я, — обиженно перебила его Гретхен, — и теперь вместо твердых шестисот долларов в месяц мы имеем пятьсот, причем далеко не гарантированных.

— Гретхен, — проникновенно произнес Роджер, — ты только поверь в меня, ты хорошенько постарайся, и всего через полтора месяца мы станем богачами. Есть шанс заполучить чек на кругленькую сумму, такими деньгами мало кто может похвастаться. — Он немного помолчал. — Но все эти полтора месяца мы с тобой — ни шагу из дома, и к нам тоже никто не должен приходить. Каждый вечер я буду прихватывать работу домой, все жалюзи будут опущены, а если кто-нибудь позвонит в дверь — молчок, нас нету.

Он беспечно улыбнулся, как будто предлагал поиграть в новую увлекательную игру. Но Гретхен молчала, отчего улыбка его тут же исчезла, а взгляд стал неуверенным.

— Ну что ты такой кислый? — произнесла она наконец. — Ты что же, надеялся, что я начну скакать от радости и распевать песни? Ты же и так завален работой. И если взвалишь на себя что-то еще, то все закончится нервным срывом. Я читала об одном слу…

— Обо мне не волнуйся, — перебил ее он, — я выдержу. Но тебе придется все это время торчать дома — ты же умрешь от скуки.

— Ничего, поторчу, — произнесла она, однако без всякого энтузиазма, — но только не сегодня.

— А что такое у нас сегодня?

— Джордж Томпкинс пригласил нас на ужин.

— И ты пообещала, что поедем?

— Естественно, — нетерпеливо сказала она. — Почему бы не поехать? Ты же сам говоришь, что у нас тут все ужасно, вот я и подумала, что для разнообразия ты захочешь побыть в более приятном месте.

— Когда я попадаю в более приятное место, мне хочется остаться там навсегда, — мрачно произнес он.

— Ну так что, мы можем поехать?

— Наверное, придется, раз уж ты обещала.

На этом разговор был окончен, что Джорджа скорее раздосадовало. Гретхен резво вскочила и, чмокнув мужа в щеку, помчалась на кухню зажигать колонку, чтобы согреть воды для ванной. Вздохнув, Джордж старательно задвинул свой портфель за книжный шкаф, — хотя там были всего лишь эскизы и наметки рекламных картинок, Роджеру казалось, что гипотетический вор будет искать именно их. Затем он с отсутствующим видом поднялся наверх, заглянул в детскую, где его, как обычно, порадовали слюнявым младенческим поцелуем, после чего отправился надевать вечерний костюм.

Машины у них не было, поэтому Джордж Томпкинс в половине седьмого сам за ними заехал. Томпкинс был преуспевающим художником по интерьерам, коренастым здоровяком с холеными усами, источавшим крепкий аромат жасмина. Они с Роджером когда-то жили в одной комнате — во время учебы в нью-йоркском интернате, но в последние пять лет виделись довольно редко.

— Нам нужно чаще встречаться, — сказал он Роджеру. — Ты слишком редко выбираешься из дома, старичок. Коктейль?

— Нет, спасибо.

— Ты серьезно? Ну что ж, тогда, может, твоя очаровательная жена… ты не против, Гретхен?

— Как же я люблю этот дом! — воскликнула она, принимая из его рук бокал и с восхищением разглядывая модели кораблей, бутылки из-под «колониального» виски и прочие débris [59] Обломки ( фр. ). моды 1925 года.

— Мне самому нравится, — довольным голосом заметил Томпкинс. — Старался, хотел себя порадовать, и ведь удалось.

Роджер с кислой миной пытливо разглядывал простенькую неуютную гостиную, гораздо больше смахивавшую на кухню.

— Роджер, ты сегодня какой-то мрачный, — сказал Томпкинс. — Тяпни коктейля и расслабься, радуйся жизни.

— Один можно, — подбодрила мужа Гретхен.

— А? — Роджер, видимо только сейчас их услышавший, обернулся. — Нет, нет, спасибо. Мне сегодня еще работать.

— Работать? — Томпкинс улыбнулся. — Послушай, Роджер, так ты себя загонишь. Пора уже немного упорядочить свою жизнь. Принцип такой: поработал — немножко отдохни. Почему бы нет, старина?