Фрэнсис Фицджеральд - Отпущение грехов

— Я отошлю тебя в небольшое путешествие, — сказал он, когда они уже подъезжали к городку. — Но не в Америку. Я хочу, чтобы ты отправилась на три-четыре дня в Париж и походила по магазинам. А я тем временем поеду в Марсель встречать маму.

Тьюди явно обрадовалась.

— Все сразу и куплю: платье для выпускного вечера и то, что нужно для свадьбы.

— Хорошо, но я хочу, чтобы ты уехала сегодня же. Так что иди паковать вещи.

А через час оба уже стояли на станции.

— Я пропущу завтрашний экзамен, — сказала она.

— Зато у тебя появится шанс спуститься на землю.

Он терпеть не мог это выражение, хотя именно оно только что сорвалось с губ. Спуститься на землю для женщины не такая уж привлекательная перспектива!

— До свидания, мой милый, мой дорогой Том!

Когда поезд тронулся, Том некоторое время бежал рядом с вагоном, чтобы успеть кинуть ей в окно коробочку с двумя яркими платочками, которые так понравились ей на рынке.

— Спасибо… спасибо тебе.

Платформа была длинная, и когда он, добежав почти до самого конца, выскочил из-под навеса на солнечный свет, то тут же остановился. Его сердце стучало в унисон с колесами поезда; а когда последний вагон тоже вырвался из тени платформы, оно чуть не разорвалось от грусти.

Она сразу же написала из Парижа.

Господи, как я скучаю по тебе, Том! И по Провансу. (Дальше несколько строк были тщательно замараны.) Я скучаю по всему, к чему так привыкла за этот год. И я ни по кому больше не скучаю, только по тебе!

На здешних улицах — ни одного американца, может быть, наше место у себя дома, может, так должно быть всегда. У парижан своя жизнь, в которую нас никогда не впускают. Они живут совсем по-другому. А у нас в Америке жизнь такая непредсказуемая, что мы никак не можем просчитать, что ждет нас впереди. Это точь-в-точь как ураганы во Флориде, торнадо и наводнения. С нами вдруг что-то случается, а после мы даже толком не понимаем, что, собственно, произошло.

Правда, я думаю, что на самом деле нам это нравится, иначе бы наши предки не поехали в Америку. Пишу всякую чушь, да? В дверь стучат. Это посыльный из магазина. Напишу еще, позже.

И позже:

Дорогой, это мое подвенечное платье, и я поревела над ним, но немного, только над краешком, где слезы можно замыть. Оно же напомнило мне про то, первое, и каким ты был ко мне добрым, до чего же я тебя люблю!

Оно голубое — нежнейшего цвета, чуть тронуто голубизной. Теперь вот боюсь, не удастся застирать слезы на краешке.

Еще позже:

Все-таки отстирала — оно теперь такое чудесное, висит в гардеробе, а дверца распахнута. Сейчас восемь — это l’heure bleu [55] Буквально: «синий час», то есть закатная пора ( фр. ). , сам знаешь; и в самом деле, ведь все покрашено грустной синевой — я сейчас пройдусь до оперы, по авеню де ль’Опера, и потом назад, в гостиницу.

Перед сном буду думать о тебе и благодарить тебя за это платье и за чудесный год, что ты мне уже подарил, и за новую жизнь, которую подаришь.

Преданная тебе и тебя любящая

P. S. И все-таки мне нужно было остаться и поехать с тобой в Марсель, встречать твою маму. Она…

Том прервал чтение и снова прочел подпись: «Преданная тебе и тебя любящая». Но какая на самом деле? Он взялся читать письмо с самого начала, останавливаясь теперь на каждом зачеркнутом слове — ведь когда что-то перечеркнуто или замарано, значит хотят что-то скрыть, боятся проговориться. А любовное письмо должно струиться прямо из самого сердца, чистым потоком, чтобы на его поверхности ни листочка, ни… Второе письмо пришло наутро:

Очень рада твоей телеграмме — а это письмо получишь еще до отъезда в Марсель. Передай маме, как я ее люблю, скажи, до чего мне досадно, что не смогла ее встретить и сказать: «Добро пожаловать в Прованс». (Тут две строчки опять были перечеркнуты и надписаны.) Назад я поеду послезавтра. Как это забавно — покупать себе вещи, ведь прежде у меня никогда не было таких денег: 225 долларов! — вот сколько я потратила, но сюда я включила и счет за гостиницу, и даже довольно много наличных, не хочу приезжать совершенно без цента за душой.

Я еще купила два подарка — ты, надеюсь, не против? — один твоей маме, другой для одного человека, то есть для тебя. Пожалуйста, не думай, что я в чем-то себе отказывала или что я буду недостаточно (для тебя!) красивой невестой! Кстати, я не утерпела — очень хотелось посмотреть, как буду выглядеть в этом наряде. Я уже несколько раз все примерила и подолгу торчала перед зеркалом.

Буду рада, когда все кончится. А ты, дорогой? То есть я хочу сказать: буду рада, когда наконец все начнется, — а ты, дорогой?

Том между тем наутро после ее отъезда случайно встретил на улице Рикара. Он лишь холодно кивнул ему, все еще сердясь за эту выходку с фигурами высшего пилотажа, но Рикар, похоже, не чувствовал никакой вины, явно считая свою проделку невинным трюком, чем-то вроде резиновой груши под тарелкой, и Том даже не стал упоминать об этом «трюке». Просто поболтали о том о сем в узорчатой тени тополей, где все было испещрено пятнами света и тени…

— Так ты решил не ехать в часть? — заметил он.

— О, я скоро еду, но все же не раньше завтра. А как поживает мадам… я имею в виду Тьюди?

— Она уехала в Париж, за покупками.

Том со злорадным удовлетворением заметил, как вытянулась его физиономия.

— А где она там остановилась? Я хотел бы посылать ей прощальную телеграмму.

Ну конечно, подумал Том. И не моргнув глазом соврал:

— Я точно не знаю: там, где она должна была остановиться, мест не было…

— А когда она вернется?

— Послезавтра утром. Поеду в Авиньон ее встречать.

— Понятно. — Рикар немного помолчал и потом сказал: — Надеюсь, вы будете очень счастливы.

Лицо его было одновременно печальным и просветленным; это был храбрый, очаровательный молодой человек, и Тому на миг стало жаль, что они познакомились при таких вот обстоятельствах.

Но на следующий день, по дороге в Марсель, его посетила совершенно иная мысль. А вдруг Рикар не в Тулон отправился, к себе на базу, а в Париж! Хороших гостиниц там, конечно, много, но не настолько, чтобы не найти ту, в которой жила Тьюди. А неизбежные переживания при «последней встрече»… Мало ли чем все это закончится?

Он так разволновался, что, доехав до Марселя, стал звонить на авиабазу ВМС в Тулоне.

— Я звоню лейтенанту Рикару, — сказал он.

— Не понимаю.

— Лейтенант Рикар.

— Разве вы — лейтенант Рикар?

— Да нет же. Я хочу поговорить с лейтенантом Рикаром.

— А-а.

— Он тут?

— Рикар? Минуту, сейчас посмотрю в журнале… Да-да… он здесь… по крайней мере он был здесь.

Сердце Тома то замирало, то бешено колотилось, пока он ждал.

— Да, здесь, — сказал наконец тот же голос. — В столовой. Минутку.