Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 2 [litres]

Сегодня, после обычного заседания в Военном совете, я опять обедал во дворце с Гирсом, бароном Шернвалем и генерал-адъютантом Аминовым. За обедом были великие князья Алексей Александрович и Павел Александрович; последний только что возвратился из Канна; здоровье императрицы продолжает возбуждать большие опасения. Тем не менее решено перевезти ее в Петербург.

11 января. Пятница.Вчера после доклада заехал в приготовительный пансион Николаевского кавалерийского училища – заведение вновь устроенное, или, лучше сказать, преобразованное. Сегодня же объехал Пажеский корпус, приготовительные его классы и Юридическую академию, где слушал лекцию профессора Кавелина.

По случаю оставления бароном Лангенау поста австро-венгерского посла в Петербурге, сегодня в честь его дан обед в Зимнем дворце; я был в числе приглашенных.

Телеграммы, полученные из Тифлиса и Тегерана, положительно опровергают пущенное английскими газетами известие о нападении текинцев на Чикишляр. Было только в конце декабря нападение на транспорт с провиантом, верстах в 80 от Чикишляра; но дело это не имеет никакой важности – вполне обыкновенное в туркменских степях.

12 января. Суббота.После доклада я был в заседании Соединенных департаментов Государственного совета; потом посетил меня граф Комаровский, только что приехавший из-за границы и желавший передать мне собранные им сведения относительно военных приготовлений Германии. Граф Комаровский – москвич, но больше живет за границей; построил православную церковь в Праге, а теперь намерен основать в Вене газету славянского направления. Он убежден в том, что Германия вместе с Австрией готовятся к войне с нами; он слышал, будто Бисмарк во время пребывания своего в Вене заводил речь о присоединении Саксонии к Пруссии, с вознаграждением саксонской династии другим престолом (что сходится с рассказом генерала Тухолки, приехавшего на днях из Царства Польского и передавшего мне распущенные между поляками слухи о намерении Бисмарка восстановить Королевство Польское в пользу саксонского дома).

От князя Бисмарка можно ожидать самых [70] смелых. несбыточных затей. Но, по мнению многих (разделяемому, кажется, государем и великими князьями), все воинственные демонстрации германского канцлера против России имели целью только подготовить общественное мнение к решенному усилению германской армии 11 новыми полками и 32 батареями.

14 января. Понедельник.В общем собрании Государственного совета прошли наконец два дела, которые тянутся уже несколько лет, несмотря на все настояния Военного министерства: о выдаче ссуд городам и земствам на постройку казарм и положение об офицерах запаса. По обоим делам были заявлены в собрании лишь неважные замечания. После же общего собрания обсуждались три дела в Особом присутствии по воинской повинности.

Был у меня генерал Скобелев; мы имели довольно длинный разговор о приготовлениях и планах новой экспедиции против текинцев в случае, если б состоялось предположение о назначении его, Скобелева, начальником отряда.

15 января. Вторник.После своего доклада присутствовал при докладе князя Горчакова и Гирса. Не было ничего важного; теперь более всего интересно узнать, как встретит Бисмарк Сабурова.

После доклада был я на смотру Кирасирского его величества полка в манеже и потому пропустил заседание Комитета министров.

Вечером ездил на первый официальный прием у французского посла.

21 января. Понедельник.Ровно неделю не заглядывал в свой дневник. Не было ничего заслуживающего внимания: в политике какое-то затишье; идет переписка об обмене для черногорцев Гусинье и Плава на другие участки, прилегающие к южной границе. У нас здесь ежедневные смотры полкам, приведенным из загородного расположения; смотры крайне однообразные и бесполезные.

Сегодня я должен был обедать у германского посла, но вместо того был приглашен к обеду в Зимний дворец. Ожидают послезавтра приезда императрицы, которая уже выехала из Канна и благополучно проследовала через всю Францию. Сегодня были известия о проезде ее через Кельн.

22 января. Вторник.Первые известия, которых ожидали мы с нетерпением из Берлина от Сабурова, наконец получены, но, увы, весьма неуспокоительные. Сабуров жалуется, что Бисмарк, приехавший в Берлин, прислал к нему Радовица сказать, что не может принять Сабурова ранее, как через несколько дней. Это уже одно кажется Сабурову дурным знаком. К тому же Радовиц завел речь опять о дислокации наших войск в Царстве Польском, упрекая нас в том, что, несмотря на заявления германского правительства по этому предмету, мы все-таки не сделали никакого изменения в наших распоряжениях. Сабуров пишет, что сделал резкое возражение на такое нахальное притязание, отказавшись совершенно входить в объяснения по делам нашего внутреннего военного управления.

Тем не менее подобный разговор Радовица при одном из первых свиданий с нашим новым послом кажется недобрым предзнаменованием. Такой прием представляется особенно странным и неожиданным после предшествовавших дружеских бесед Бисмарка с Сабуровым. По прочтении письма Сабурова (князем Горчаковым) государь, по-видимому, всё еще успокаивает себя предположением, что германский канцлер считает нужным еще продолжать разыгрывать комедию мнимой враждебности России к Германии, чтобы вернее провести закон об усилении армии, зная, как эта мера непопулярна в Германии. Король Саксонский в разговоре с Нелидовым не скрыл своего недоверия к германскому канцлеру и его политическим затеям; но объяснил усиление армии преимущественно опасениями со стороны Франции и Италии.

Ha днях, при ночном обыске в одном доме в Петербурге, случайно напали на типографию во время работы: печатались листки революционного издания «Народная воля». В квартире находились пятеро, в том числе две женщины; все они пробовали обороняться револьверами, но все-таки были взяты, кроме одного, успевшего застрелиться. Случай этот составляет предмет общих толков в городе уже несколько дней. Предполагают, что лишивший себя жизни был одним из главных деятелей подпольной работы. Однако ж до сих пор еженощные обыски и беспрестанные аресты не привели ни к какому положительному результату и только увеличивают общее неудовольствие и ропот.

Никогда еще не было предоставлено столько безграничного произвола администрации и полиции. Но одними этими полицейскими мерами, террором и насилием едва ли можно прекратить революционную подпольную работу, принявшую уже такие значительные размеры. Трудно искоренить зло, когда ни в одном слое общества правительство не находит ни сочувствия, ни искренней поддержки. Грустно видеть, какими мерами считается необходимым охранять особу государя, который ездит не иначе, как окруженный конвоем; шеф жандармов, генерал-губернатор, градоначальник и даже министр внутренних дел также ездят по городу с казаками.