Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Здесь на станции железной дороги встретил меня командующий войсками Московского округа генерал Гильденштуббе с целым синклитом и проводил меня до гостиницы «Дрезден». В тот же вечер посетил меня генерал-губернатор князь Владимир Андреевич Долгоруков.

27 октября. Воскресенье.Вот третий день, что я в Москве: по утрам объезжал военно-учебные и другие заведения военного ведомства, был на двух больших парадных обедах – у генерала Гильденштуббе и у князя Долгорукого, а вчера вечером в опере, в генерал-губернаторской ложе.

Вчера виделся с сыном, проехавшим через Москву в Оренбург, куда он командирован по случаю рекрутского набора. Получил телеграмму из Симеиза, успокоившую меня насчет оставленных там больных дочерей. Зато из Петербурга известия крайне для меня неприятные – о беспорядках, бывших в Медико-хирургической академии. Не знаю еще подробностей дела, но имею предчувствие, что в этой новой студенческой истории скрывается опять интрига: по всем вероятиям, студенты были легкомысленным орудием скрытых вожаков из той профессорской партии, которая недовольна существующим в Академии порядком и домогается передачи ее в Министерство народного просвещения. Они не могли выбрать для этого лучшего момента, когда прерванная летними каникулами административная деятельность возобновляется, когда должны начаться снова заседания комиссии Грейга, притом в мое отсутствие и перед приездом государя в Петербург. Важно первое впечатление: какой-нибудь дерзости, оказанной несколькими студентами перед профессором, уже достаточно, чтобы раздули подобный пустой случай в целую историю.

29 октября. Вторник. Петербург.Вчера опять всё утро потратил на осмотр московских учебных заведений, а вечером выехал из Москвы и сегодня прибыл в Петербург. Здесь с первой же минуты и до восьмого часа вечера принимал начальников разных частей министерства. Одним из главных предметов совещаний были, разумеется, последние происшествия в Медико-хирургической академии. Заведение это пришло в такое расстроенное состояние из-за раздоров между профессорами (так же как между начальником академии тайным советником Чистовичем и главным военно-медицинским инспектором тайным советником Козловым), что трудно и придумать, как поправить дело.

Когда все начальники ушли, я принял депутацию от студентов Академии, состоявшую из 5 человек, по одному от каждого курса. Они говорили со мной очень спокойно, излагали откровенно свои жалобы на академическое начальство, и я нашел в них настроение более спокойное и примирительное, чем в начальстве их. Конечно, взгляды и суждения их отзываются юношеской неопытностью, но жалобы их нельзя не признать в некоторой степени основательными. Генерал Трепов, встретивший меня на вокзале железной дороги, сказал, что брожение существует также между студентами университета и Технологического института.

3 ноября. Воскресенье.В течение минувшей недели я объезжал военно-учебные заведения, делал визиты и ежедневно имел совещания с начальниками главных управлений Военного министерства. В особенности много было толков о делах Медико-хирургической академии, хотя и водворился в ней наружный порядок. Пришлось входить в весьма щекотливые объяснения с главным военно-медицинским инспектором Козловым, с начальником Академии Чистовичем и профессорами Дионом и Грубером. Все эти совещания и объяснения окончательно убедили меня в необходимости коренного переворота в Академии и в особенности приостановки, хотя бы на время, действия конференции. Образовавшиеся между профессорами две партии до того уже дошли в своей вражде, что с обеих сторон прибегают к самым непозволительным средствам: ругательствам, лжи, клевете. Я перестал верить и тем и другим.

Впрочем, в настоящее время о Медико-хирургической академии уже перестали говорить; гораздо серьезнее волнения в других высших учебных заведениях, особенно в Технологическом и Горном институтах. Сегодня утром приехал ко мне министр внутренних дел Тимашев с известием, что, по секретным сведениям полиции, готовится большая уличная демонстрация, в которой хотят принять участие студенты всех учебных заведений разных ведомств.

Тимашев предложил назначить у меня сегодня же совещание между всеми министрами, в ведении которых состоят учебные заведения. К часу пополудни съехались ко мне Рейтерн, граф Толстой, Тимашев, Валуев, Мезенцов (заступающий место Потапова), Селифонтов (товарищ министра путей сообщения), градоначальник Трепов, а также приехали неожиданно великие князья Константин Николаевич и Николай Николаевич. Каждый из министров рассказал, что делается в подведомственных ему заведениях; один граф Толстой [как подобает иезуиту] лицемерил, выгораживая университет, как будто в нем всё обстоит благополучно и в полном порядке.

Затем начались горячие споры о том, как следует действовать в случае демонстраций или беспорядков в каком-либо из заведений. Более всех ярыми и суровыми против студентов явились Валуев и граф Толстой; напротив, великий князь Константин Николаевич поддерживал меня в том, что правительству надобно прежде всего действовать хладнокровно, спокойно и, главное, справедливо, что молодежи следует оказывать некоторое снисхождение и прибегать к закрытию курсов и целых заведений можно только в крайних случаях. Мы разъехались, не сговорившись и ничего не решив положительно.

Вечером у меня был обычный воскресный кружок знакомых.

4 ноября. Понедельник.В Государственном совете узнал, что Горный институт сегодня закрыт и из Петербурга высылают всех иногородних студентов этого заведения. Технологи продолжают волноваться.

Обедал я сегодня у принца Ольденбургского.

С 1 ноября началась повсеместно операция призыва к воинской повинности по новому положению. В Петербурге дело ведется в большом порядке и подобающей обстановке. Всех поражает резкая противоположность со стародавними варварскими порядками рекрутских наборов.

Возвращение государя в Петербург отложено до 13-го числа. Императрица останется на некоторое время на юге Европы.

19 ноября. Вторник.Возвращение государя еще отложено на неделю – до 20-го числа; императрица, по совету доктора Боткина, после крестин в Лондоне отправилась через Париж в Сан-Ремо. Неизвестно, долго ли она там останется.

Протекшие две недели я провел довольно спокойно. Студенческие волнения подавлены, но едва ли совсем прекращены, ибо неудовольствие осталось. В городе опять распространяются разные нелепые толки против меня, как будто я потворствую молодежи и чуть ли не я виновен во всех возникавших и возникающих смутах. Низкие эти козни я презираю и продолжаю действовать по своим убеждениям. Считаю вопиющей несправедливостью и жестокостью выгонять студентов только для того, чтобы показать пример строгости, когда расследование дела не указало ни одного из них более виновного, чем все прочие. Но знаю вперед, что государю опять наговорят против меня, и придется мне снова бороться со зловредными наговорами.