Бранимир Чосич - Скошенное поле

Критически оценив свою прошлую литературную деятельность, покоившуюся на заблуждениях и химерах, Чосич правильно понял, что простым отказом от ранних произведений, явившихся правдивым выражением его тогдашних мыслей, нельзя ослабить, «а тем более уничтожить их влияние в прошлом… но я могу, — говорит писатель, — и в этом моя цель — со временем постепенно свести это влияние на нет новыми книгами, нейтрализовать его новыми мыслями, новым направлением парализовать его в будущем. Так мне диктует совесть человека и писателя».

Первая вещь, в которой Чосич приступает к исполнению своего обещания, — сборник рассказов «Словно воды протекшие…». Этот сборник по своему идейному и художественному содержанию в известной мере отражает перерождение писателя. Из сентиментального автора фельетонов и рождественских рассказов, насыщенных искусственным мистицизмом, Чосич становится фотографически точным летописцем бесправия и разбитых судеб, летописцем, который каждое свое слово, поданное реалистически верно, заостряет до выражения протеста и обвинения. Но и в этой книге писателю не без труда удается правильно понять скрытый смысл описываемой им жизни, соединить замеченные факты в неразрывную цепь художественных образов, правильно отражающих глубокие общественные процессы. В стиле рассказов, написанных с импонирующим внешним изяществом, чувствуется стремление освободить слово от литературного привкуса и манерности, придать ему больше содержания и образности.

Хотя это произведение с точки зрения художественности еще не вполне убедительно, оно является выражением совести и честности, желания и воли писателя и поэтому представляет собой не только документ о Бранимире Чосиче, о поисках и открытии им нового пути, но и о тех субъективных и объективных трудностях, идейных, моральных, эстетических, с которыми должен бороться всякий мало-мальски сформировавшийся писатель, понявший необходимость насытить свое произведение подлинной идеологией.

Если в книге «Словно воды протекшие…» процесс идеологического освобождения и морального обновления можно проследить только в плане эстетическом, то происхождение этого процесса подробно показано Чосичем в его последнем и лучшем произведении, романе «Скошенное поле». Он закончил его в последнем порыве жизненных сил, предчувствуя близость смерти, у которой он вырывал страницу за страницей и которая лишила его радости увидеть опубликованным произведение, вобравшее все его мысли и сердце.

В романе «Скошенное поле» Бранимир Чосич в форме объективированной духовной автобиографии дает обширную картину жизни поколения, чьи первые детские мечты были разрушены чудовищной действительностью империалистической войны, а юношеские идеалы, покоившиеся на патриотической любви и самоотверженном героизме, повергнуты в вонючее болото существования после «освобождения». Первая часть романа — «Юность», сотканная из потрясающих воспоминаний о войне и оккупации, таких человечных и трогательных во всех своих подробностях, носит преимущественно характер автобиографической исповеди. Во второй части, символически озаглавленной «Силы», изображена жизнь белградского общества после войны, со всеми ее отвратительными симптомами, выведена целая галерея характерных типов — творцов, выразителей и защитников современных писателю общественно-политических порядков.

Чосич рисует судьбы своих героев, рвущихся к власти и обогащению, резкими штрихами. Он делает упор на их общественные и политические махинации, до отвращения бездушные, а не на их индивидуальные психологические черты. По замыслу автора, все эти люди, как уже видно по их фамилиям (Майсторович, Распопович, Деспотович), являются лишь более или менее отвлеченным олицетворением определенных политических и общественных группировок, исполнителями известных социально-исторических функций. Они настолько зависят от роли, которую играют в обществе, что в них почти осязательно чувствуются модели, по образцу которых они созданы. Поэтому, несмотря на то, что они правильно обрисованы как определенные общественные типы, подчас они производят впечатление известной схемы из-за недостаточной индивидуализации характеров. И если Чосич этим уменьшил художественную убедительность своих героев, которая, как всегда, находится в зависимости от психологической конкретности олицетворяемых ими общественных типов, то зато писатель выиграл, рельефно изобразив их общественные функции в действии, а также самую структуру общественного строя, который эти отвлеченно показанные герои представляют, вдохновляют, защищают и укрепляют. Общественная среда, порождающая и воспитывающая таких людей, позволяющая и даже толкающая их на то, чтобы они стали «столпами» богатства и политической власти, благодаря реалистическому изображению раскрывается во всей своей политической, моральной и социальной чудовищности даже тогда, когда самому писателю не совсем ясны истоки явлений и тенденций, которые ему удалось подметить.

Чосич, как опытный социальный наблюдатель с благородным направлением мыслей, не мог ограничиться только пассивным фотографическим изображением отвратительной действительности и некоторые ее проявления старался рассмотреть в свете своих передовых взглядов. Чтобы выполнить эту задачу, Чосич ввел своего героя в те сферы, где общественные «силы» действовали особенно резко и властно. Герой его — человек с благородными побуждениями и незапятнанной моральной чистотой. Он не хочет и не может примириться с существующим порядком вещей, но, защищая свои человеческие и общественные идеалы в трагической внутренней и внешней борьбе, он оказывается беспомощным. В минуту морального возмущения он поднимает пистолет и стреляет в целый общественный строй, символически представленный в лице отвратительного политического и общественного деятеля.

Хотя вывод, который следует из романа, полон большого драматического смысла, искусно выраженного во вступлении, представляющем начало и конец повествования, то есть своего рода замкнутый круг без какой бы то ни было перспективы, тем не менее он показывает, что сам автор еще не видел объективной возможности коренных социальных преобразований, что он еще не предчувствовал появления общественных сил, которые могли бы совместной организованной борьбой, имея ясную революционную цель, превратить эту объективную возможность в историческую необходимость. Начав с отрицания устаревшей морали, существующего строя, законности и всей системы, которая управляет вещами и людьми, Чосич, движимый внутренним возмущением, не будучи в состоянии примириться с ложью, насилием и несправедливостью, сумел противопоставить всему этому злу только беспомощность фантазера с трагическим сознанием и больной совестью. Сам автор также был убежден в бессмысленности и неэффективности подобного бунта, такого мелкобуржуазного, индивидуалистического и призрачного решения, как выстрел из пистолета — хотя в нем, конечно, много человеческого величия и красоты, — и это лучше всего видно из того, что выразителя таких идей, в характере которого немало автобиографических черт, он метко и характерно назвал Ненад Байкич [6] Фамилия Байкич происходит от сербского слова «байка», что означает: сказка. .