Джузеппе Понтиджа - Луч тени

— Этот дом в ведении Комиссариата по распределению жилплощади. А вы их знали?

Трави никогда не забыть чувства, которое он испытал, войдя в это пустое жилище. Оно напомнило ему музей в провинции, который он посетил несколько лет назад, где в одном из залов была воспроизведена обстановка буржуазного дома XIXвека. И здесь все было так же тихо и обезличено. Нет, сюда больше не вернутся. Он вспомнил, как киоскерша сказала «навсегда», и понял, что это правда. Больше всего его поразил безупречный, почти невероятный порядок. Обитатели дома были готовы, казалось, покинуть его в любой момент. Все необходимое для отъезда, похоже, было заранее приготовлено. Для отъезда без промедления и возврата. Только что покинутое жилище напоминало Трави постепенно остывающее бездыханное тело. Он вспомнил, что в дни подполья единственной реальностью для него было сознание временности, преходящести всего, что его окружало. Он знал, что нельзя привязываться к определенному месту, к человеку, предмету, и эта невозможность поддаться искушению любовью, дружбой, домашним очагом вызывала у него душевную боль. Нутром он чувствовал, что в сопротивлении искушению — его сила и спасение, но в душе горько завидовал своему воображаемому двойнику, который уступил бы соблазну. Те муки, которые он испытывал в течение двадцати лет, для Лози, видимо, еще продолжались. Неизвестно было, однако, так ли уж болезненно он их переживал. Представить себе это было трудно.

Когда Трави по прошествии какого-то времени вновь мысленно обращался к Лози, он замечал, что питал к нему не только ненависть. Его мучило странное желание: расспросить его, чтобы удовлетворить свое любопытство. Ему хотелось невозможного: разобраться в его внутренней логике. Хотя вряд ли он «вывел бы его на чистую воду», как сказал когда-то Эмилио. Но, быть может, это-то его и привлекало: сомнение, которому нельзя было поддаваться, ибо оно уводило в сторону.

Пока полицейский в присутствии Трави открывал ящики, тот размышлял о вполне обоснованных, но мешавших расследованию соображениях, которыми он руководствовался, на свою беду. Он считал, например, что Лози переменит имя, убежит за границу. А на самом деле тот не двинулся с места, получил жилье от Комиссариата по распределению жилплощади, потребовал восстановить непрерывный стаж. Чтобы отыскать Лози, достаточно было предположить, что он поступит подобно сотням других обыкновенных людей, а тот справедливо делал ставку на то, что они будут предполагать совершенно обратное. Но теперь Трави был уверен, что он в его руках. Не потому, что будет объявлен розыск, а потому, что Лози и дальше будет поступать таким же образом. Надежда встретиться с ним переросла в странную уверенность, с которой Трави трудно было бы расстаться.

Выйдя из последнего вагона на пустынную платформу — дело происходило июльским солнечным утром на небольшой железнодорожной станции, — Трави, прикрыв от солнца глаза, заметил мужчину, который, вынырнув из-под навеса, двинулся ему навстречу. Когда тот пересек пути и приблизился к нему, Трави отнял руку от глаз.

— Вы депутат Трави, не так ли?

— Да.

— А я Ферри, мэр города, с которым вы во вторник говорили по телефону.

— О, — сказал Трави, протягивая ему руку, — не стоило беспокоиться. Я специально не назвал время.

— Но у нас останавливается так мало поездов, — мэр кивнул на раскинувшиеся вокруг поля, — что нетрудно было догадаться.

— Значит, вы меня проводите?

— Я здесь именно для этого.

Они вышли на привокзальную площадь, от которой платановая аллея вела к центру городка. Бронзовый солдат на памятнике погибшим во время войны целился гранатой в колокольню.

— Нам туда, — сказал мэр, показывая на пыльную дорогу, уходящую в поля колосившейся пшеницы.

По дороге Трави попросил:

— Расскажите теперь, как это случилось.

— Хорошо.

— И все, что вы знаете о Лози.

— О нашем учителе? Поверьте, я никогда бы не подумал, что его разыскивают. Такого скромного, замкнутого человека.

— Воображаю…

— Он приехал к нам девять лет назад, — продолжал мэр. — Мы знали только, что он вышел на пенсию и ищет покоя.

— И здесь он его нашел.

— Ну конечно. Более подходящего места нет во всем Венето. Мы как бы отрезаны от всего света.

— Вы никогда ни в чем его не подозревали?

— Никогда! — воскликнул мэр. — Только сейчас случайно выяснилось, что его разыскивают.

— Случайно? — Трави обернулся, чтобы взглянуть на мэра. — Я бы назвал это иначе.

— Вы правы, синьор депутат, была допущена оплошность. Но бумага о розыске пришла в 1948 году, одиннадцать лет назад.

— Ну и что?

— В те времена, сразу после войны, царила неразбериха. — Мэр развел руками. — Тогда я не был еще мэром, но меня не удивляет, что бумага затерялась.

— И когда же вы ее нашли?

— В среду, верней, во вторник, — уточнил мэр. — Я вам сразу же позвонил, потому что там была ваша подпись.

Трави молча шагал вперед.

— Можно вам задать один вопрос, синьор депутат? — нерешительно спросил мэр.

— Пожалуйста.

— Что за преступление совершил учитель Лози?

— Шпионаж.

— В пользу немцев или наших фашистов?

— Тогда не было никаких немцев. — Трави устремил взгляд на дорогу. — Все это произошло в двадцать седьмом году.

Мэр посмотрел на него удивленно:

— В двадцать седьмом?

— Что тут удивительного? — сказал несколько раздраженно Трави. — Мы были тогда уже не маленькими.

— Что верно, то верно, — забормотал мэр. — Но прошло больше тридцати лет! Почти целая жизнь, не правда ли?

— Вот именно. — Трави замедлил шаг. — Целая жизнь.

Некоторое время они шли молча.

— Вы его с тех пор не видели?

— Нет.

— Интересно, признаете ли вы его.

И, помолчав, добавил:

— И как он мог от вас ускользнуть?…

Трави горько усмехнулся:

— И вы еще спрашиваете! Он с вами жил, а вы ни о чем не догадывались.

Пройдя еще несколько шагов, мэр остановился.

— Здесь. Мы пришли, — указал он на ограду. — Входите первым.

Дорожки не были посыпаны галькой и заросли травой. Трави направился к недавно возведенному черному холмику, в который уходила гранитная плита. Лози слегка улыбался в овальной рамке из алюминия.

— Он? — спросил мэр, выглядывая из-за спины Трави.

Темным ноябрьским утром из подъезда каменной коробки вышел человек в дымчатых очках и направился к станции метро. На нем было серое пальто и широкополая шляпа. В правой руке — маленький черный «кейс».

Когда он снова вынырнул на поверхность, то оказался на площади, окруженной высотными зданиями, к которым прилепилась низенькая церквушка. Человек устремился к бульвару, дальний конец которого растворялся в желтом тумане. Он шел, огибая сверкающие кузова автомобилей на тротуаре, пока не исчез в подъезде какого-то дома.