Жорж Санд - Лавиния

С наступлением вечера небо покрылось тучами. Все предвещало сильную грозу. Кавалькада ускорила свой обратный отъезд, но оставалось еще больше полмили до Сен-Совёра, когда разразилась буря. Глубочайший мрак одел землю. Женщины стали пугаться; лошадь графа де Моранжи, закусив удила, понесла его во всю прыть; вся кавалькада расстроилась, и только невероятные усилие проводников, шедших пешком, могли предохранить все общество от неминуемой опасности.

Лионель, окруженный непроницаемой темнотой, принужденный пробираться по краям пропасти и тащить за собой свою лошадь, беспрестанно опасаясь обрушиться вместе с ней с утесов, был тревожим еще другим, сильнейшим беспокойством. Он потерял из вида Лавинию и уже более четверти часа искал ее. Блеснувшая молния показала ему какую-то женщину, сидевшую на обломке утеса, возвышавшегося над дорогой. Он остановился, стал прислушиваться и узнал Лавинию. Но с ней был какой-то мужчина. Кому же быть другому, кроме графа де Моранжи! Лионель решился помешать, по крайней мере, счастью соперника и поспешно бросился к сидевшей парочке. Как велика была его радость, когда он увидел не графа, а Генриха! Добрый друг, Генрих уступил ему свое место и даже отошел в сторону, взявшись стеречь лошадей.

Нет ничего величественнее и торжественнее грозы в гористых местах! Глухие раскаты грома, гремя над безднами, повторяются несколько раз в недрах их страшными перекатами; ветер, качающий густые пихтовые леса и преклоняющий их к гранитному подножию утеса, врывается в ущелья, свистит, воет, стонет в них и по временам плачет, как дитя. Лавиния, погруженная в созерцание этой величественной картины, прислушивалась к бушеванию грозы и с нетерпением ждала, чтобы блеск молнии озарил окрестность своим голубым сиянием. Она содрогнулась, когда молния осветила перед ней Лионеля, сидящего на том самом месте, которое за минуту до того занимал Генрих. Лионель думал, что Лавиния была испугана грозой, и взял ее за руку, стараясь ее успокоить. Новая молния показала ему вполне Лавинию. Опершись рукой на колено, с восторгом смотрела она на грозное, величественное зрелище бунтующих стихий.

— О, как это хорошо! — сказала она. — Как пленителен этот голубой отблеск! Видели ли вы эти зубцы утесов, засиявшие, будто сапфиры? Видели ли вы эту туманную отдаленность, из которой снежные вершины гор встают, будто привидения в белых саванах? Заметили ли вы, как в быстром переходе от мрака к свету и от света к мраку все кажется движущимся, трепещущим, как будто эти горы колеблются в своем основании и грозят развалиться?

— Я ничего не вижу, кроме вас, Лавиния, — сказал ей Лионель, — слышу только ваш голос; воздух напитан для меня только вашим дыханием. Все мои мысли, все бытие мое слились теперь в одном чувстве — в счастье видеть вас… Лавиния! Я люблю вас, люблю до безумия. Вы это знаете, вы слишком хорошо уверились в этом сегодня, и, может быть, вы сами того хотели… Если так — торжествуйте, Лавиния. У ног ваших, склоняясь во прах, я молю вас забыть прошедшее и не отнимать у меня будущего! Молю вас об этом, и вы не можете отказать мне, Лавиния. Хочу жить только для вас, обладать вами и имею на то право.

— Право? — сказала она и отняла у него свою руку.

— Да, Лавиния! Скорбь, какую я некогда тебе причинил, мое безрассудство, моя ветреность, мое преступление дают мне это право! И если ты любила меня тогда, когда я терзал твое сердце, можешь ли отказать мне теперь, когда я хочу возвратить тебя к счастью и загладить свое проклятое преступление?

Мужчины умеют говорить много и хорошо в подобных случаях. Лионель был теперь красноречив и увлекателен. Он пылал страстью и, не надеясь победить упорства Лавинии, если не сравняется в великодушии со своим соперником, он решился принести ей в жертву все. Он кончил тем, что предложил Лавинии свое имя, свою руку, жизнь свою…

— Что вы делаете, Лионель? — сказала Лавиния с глубоким чувством. — Вы отказываетесь от мисс Эллис, от вашей невесты, от женитьбы, которая уже почти решена?

— Да, — отвечал он, — я решаюсь на поступок, который в свете найдут несправедливым, даже оскорбительным. Может быть, мне придётся даже омыть его моей кровью, но я готов на все, хочу только обладать вами! Величайшее несчастье моей прошедшей жизни — то, что я не умел оценить вас, Лавиния, и мой первый долг — загладить свое преступление. Отвечайте, отвечайте — возвратите мне счастье, которого я лишился, потеряв вас. Теперь я буду уметь ценить его, потому что я также переменился — я уже не тот честолюбивый, беспокойный человек, которого обольщало будущее своими обманчивыми надеждами. Теперь я знаю, что такое жизнь; знаю, чего стоит свет и его ложный блеск; знаю, что один взор ваш дороже всяких других успехов; знаю, что счастье, за которым я до сих пор напрасно гонялся, ждет меня с вами. О Лавиния, будь опять моей! Кто будет любить тебя так, как я? Кто лучше меня оценит величие и благородство твоей души?

Лавиния молчала, но сердце ее билось так сильно, что Лионель не мог этого не заметить. Рука ее трепетала в его руке, но она не отнимала своей руки, так же как и локона волос, отвеянного ветром с ее чела, который Лионель схватил и целовал в восторге. Ни он, ни она не замечали дождя, падавшего на них крупными, холодными каплями.

Ветер между тем стихал; небо несколько прояснилось. Граф де Моранжи приблизился к ним так скоро, как только позволяла ему его раскованная и охромевшая лошадь, едва не убившая его при падении вместе с ним на край утеса. Увидев его, Лавиния поспешно оставила Лионеля. Взбешенный приходом графа, но полный любви и надежд, Лионель помог Лавинии сесть на лошадь и проводил ее до дверей ее дома. Там она остановилась и сказала ему вполголоса:

— Лионель! Вы сделали мне предложение, которое я умею ценить в полной мере, но я не могу вам дать теперь решительного ответа — мне надо подумать…

— О Боже! Вы то же самое отвечали графу!

— Нет, нет — это не то же! — сказала она дрожащим голосом. — Но ваше присутствие здесь может подать повод к глупым толкам. Если вы точно меня любите, Лионель, то поклянитесь мне, что будете мне повиноваться!

— Клянусь в том Богом!

— Поезжайте сию же минуту и возвратитесь в Баньер. В свою очередь, я клянусь вам, что через сорок часов вы получите мой решительный ответ…

— Но что будет со мной за этот век ожидания!

— Вы будете надеяться, — отвечала Лавиния, поспешно затворяя за собой дверь, как будто боялась сказать что-нибудь более…

Лионель ждал еще нескольких слов, но их не было. Последние слова Лавинии и самолюбие поддерживали его в упоительной надежде. Быстро поскакал он в Баньер.

— Ты напрасно уезжаешь, — говорил ему Генрих по дороге, — и я вовсе не понимаю твоих поступков. Лавиния начинала уже быть любезной и милой. Право, я не узнаю тебя, Лионель. Тебе надо было остаться, хоть для того, чтобы не уступить поля битвы этому графу де Моранжи. Но делать нечего. Вижу, что ты решительно влюблен в мисс Маргариту и гораздо более, нежели я прежде полагал…