Джакомо Казанова - История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби

Я ждал меньше, чем приготовился; а это первый способ умерить ярость. В половине девятого мертвую тишину этих мест, этого ада на земле, нарушило лязганье засовов — отпирали двери коридоров, которые вели к моей камере. Возле моей решетки появился стражник и спросил, было ли у меня время подумать над тем, что я хочу есть. Я ответил, не опускаясь до уровня его насмешек, что хотел бы рисового супа, вареного мяса, жаркого, фруктов, хлеба, воды и вина. Я заметил, что этот болван удивился, не услышав жалоб, которых он явно от меня ожидал. Он подождал минуту, но, видя, что я молчу, удалился, поскольку достоинство не позволяло ему спросить меня, не хочу ли я чего-нибудь еще. Через четверть часа он появился снова и сказал, что удивлен тем, что я не требую кровати, поскольку нуждаюсь в ней. И если я тешу себя надеждой, что меня заключили сюда всего на одну ночь, то ошибаюсь. Я ответил, что он доставит мне удовольствие, если принесет то, что, по его мнению, мне необходимо. «Где я должен все это взять?» — спросил он. Я велел ему отправиться за этим ко мне домой и принести оттуда. Он протянул мне клочок бумаги и карандаш. Я написал список: постель, рубашки, чулки, халаты, ночные колпаки, гребни, домашние туфли, кресло, стол, зеркало, бритвенные принадлежности и в особенности книги, которые мессер гранде нашел на прикроватном столике; помимо этого, бумагу, перья и чернила. Когда я огласил ему список (поскольку читать он не умел), он велел вычеркнуть бумагу, письменные приборы, зеркало и бритвы, так как в тюрьме всем этим пользоваться запрещено, а также попросил денег, чтобы купить обед, который я ему заказал. Я отдал ему один из трех имевшихся у меня цехинов. Через полчаса я услышал, как он ушел. За эти полчаса, как я позже узнал, он обслужил семь других узников, которые содержались наверху, каждый в отдельной камере, с тем чтобы они не могли ни вступить в переговоры друг с другом, ни узнать имена или звания тех, кого постигла та же печальная участь.

К полудню мой тюремщик появился на чердаке в сопровождении пяти стражников, отряженных прислуживать государственным преступникам (так нас уважительно величали). Он отпер камеру, чтобы внести заказанную мною мебель и обед. Мне устроили в алькове кровать, а обед поставили на маленький столик; тюремщик протянул мне ложку из слоновой кости, купленную на мои деньги, сообщив, что вилкой и ножом пользоваться запрещено, как и любыми металлическими предметами; пряжки на башмаках он оставляет мне только потому, что они сделаны не из металла, а из камня. Он велел мне заказать обед на завтра, так как мог подниматься сюда только раз в день, на заре, и, наконец, сказал, что illustrissime signor secretario [31] Почтеннейший господин секретарь (ит.) . вычеркнул из списка все заказанные мною книги, пообещав прислать те, которые подобают моему теперешнему положению. Я наказал ему поблагодарить его от меня за оказанную любезность — за то, что я не принужден ни с кем делить свою камеру. Он ответил, что исполнит поручение, но что я зря насмешничаю, поскольку должен понимать, что меня поместили одного исключительно для того, чтобы сделать мое пребывание в тюрьме как можно более мучительным. В правоте его слов я убедился чуть позже. Я признал, что существование человека, запертого в полутемном помещении, которому нечем себя занять и некого позвать и которому дозволено только раз в сутки видеть стражника, приносящего ему еду, действительно сравнимо с настоящим адом. Общество убийцы, безумца, зловонного больного, медведя, тигра лучше, чем подобное одиночество: оно ввергает в отчаяние, но понимаешь это, только когда испытаешь все сам.

Чтобы увидеть немного дневного света и не есть в потемках, поскольку любое искусственное освещение было запрещено, после ухода стражника я поместил свой столик подле отверстия в двери, откуда проникал слабый свет, идущий из слухового окна. Я голодал уже сорок пять часов, но проглотить смог только рисовый суп. Я провел весь день в кресле, уже не испытывая злобы, а страдая лишь от скуки, желая, чтобы наступил новый день, и готовя свой разум к обещанному чтению, признанному для меня подобающим. Я провел бессонную ночь: на чердаке возились крысы, а башенные часы на соборе Святого Марка, казалось, звонили прямо в моей темнице. Еще одно мучительное испытание, о котором вряд ли известно читателям, доставляло мне невыносимые страдания: миллионы блох, жадных до крови, в исступленной радости прыгали по всему моему телу, с неведомым мне ранее остервенением прокусывая кожу; они вызывали конвульсии и нервные судороги, отравляя мне кровь.

На следующий день на заре появился стражник, велел, чтобы застелили мою постель, подмели и убрали камеру. Когда один из его подручных принес мне воды, чтобы помыть руки, я хотел было выйти из камеры, но меня предупредили, что это запрещено. Я увидел принесенные мне две книги, но из упрямства решил их не открывать, чтобы случайно не выказать недовольства, о котором тут же будет доложено. Оставив мне мой скудный обед и нарезав два лимона, мой тюремщик удалился.

Едва проглотив горячий суп, я поднес книги к свету, проникающему из отверстия, и убедился, что смогу читать. Одна из книг называлась «Град Мистический сестры Марии де Хесус по прозванию Мария из Агреды» [32] Книга испанской монахини Марии Агреды (в миру Марии Коронель, ум. 1665) «Мистический град Божий» (три тома, 1655) — жизнеописание Девы Марии. — я о ней никогда не слышал. Вторая была написана иезуитом, имя которого я запамятовал: он устанавливал прямой и особый культ сердца Господа нашего Иисуса Христа. Из всех частей человеческого тела нашего Божественного посредника именно этой части, по мнению автора, следует поклоняться: странная идея невежественного безумца, сочинение которого я не осилил, ибо сердце не представляется мне более достойным внутренним органом, чем, например, легкое. «Град Мистический» вызвал у меня чуть больший интерес. Я прочел все, что только способно породить болезненное и воспаленное воображение набожной старой девы, меланхоличной испанки, запертой в монастыре и имеющей в качестве духовных наставников невежд и льстецов. Все ее бредовые и чудовищные видения объявлялись откровениями: она была любимой и ближайшей подругой Девы Марии; сам Господь повелел ей сделать жизнеописание его Божественной Матери; Святой Дух снабдил ее необходимыми наставлениями, которых никто другой не мог прочитать. Она начинала свой рассказ не с момента рождения Богородицы, а с ее непорочного зачатия в чреве святой Анны. Эта сестра Мария из Агреды была настоятельницей в монастыре ордена кордельеров [33] Орден кордельеров — французское название ордена францисканцев. , который сама там же и основала. Поведав в мельчайших подробностях обо всем, что вершила Богородица в течение девяти месяцев, предшествующих ее появлению на свет, она сообщает, что в трехлетием возрасте Мария подметала пол у себя в доме, в чем ей помогали ниспосланные Господом девятьсот прислужников ангельского чина под личным присмотром архангела Михаила, который играл роль посыльного между ней и Господом. Эта поразительная книга не оставляет сомнения проницательному читателю в том, что ее фанатичный сочинитель убежден в истинности каждого своего слова. Впрочем, воображение и не заходит так далеко — обо всем говорится с полной верой; это видения помраченного рассудка, который без тени гордыни, одержимый Богом, пребывает в полной уверенности, что передает откровения, нашептанные ему Святым Духом. Книга эта была напечатана с разрешения Инквизиции [34] До 1748 года книга была внесена в индекс сочинений, запрещенных Папой Римским. ; я не мог прийти в себя от изумления. Вместо того чтобы усилить или возбудить во мне благочестие и религиозное рвение, она побудила меня считать пустой выдумкой все, что почитается у нас мистикой или церковной догмой.