Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Простите, можно вас побеспокоить на предмет еще капельки виски? – вполголоса спросил Холлиер у Артура.

– Всенепременно. Если там и дальше в том же духе, то мне самому понадобится большой стакан, – ответил Артур и передал Холлиеру графин. Оказалось, что Даркуру и Пауэллу тоже необходимо выпить.

– Я должна заступиться за Планше, – сказала Пенелопа. – Всякое либретто при чтении звучит очень плохо. Но послушайте, что отвечает ему Гвиневра из окна:

Дальше, насколько я поняла, по замыслу Планше Ланселот уговаривает Гвиневру вступить с ним в сношения через дупло, где они будут оставлять друг другу условные знаки.

– Только не это, – сказал Пауэлл. – Сначала голубые мальчики, а теперь сношения в дупло прямо на сцене. Нас разгонит полиция.

– Будьте любезны, перестаньте пошлить, – сказала Пенни. – Не все любовные песни так сентиментальны. Послушайте, что должен петь турецкий султан, когда Круглый стол прибывает к его двору. Красота Гвиневры его немедленно сразила. Он поет:

– Пенни, вы серьезно нам это предлагаете? – спросила Мария.

– Планше, безо всякого сомнения, предлагал это серьезно – и с полной уверенностью. Он знал свой рынок. Это либретто начала девятнадцатого века – я вас уверяю, что в ту эпоху людям нравилось именно такое. Эпоха регентства, ну или достаточно близко к ней. Любители музыки насвистывали и пели «Избранные парафразы из концертов», играли их на шарманке и барабанили на своих любимых лакированных «фортепьянах». В те времена, бывало, ставили Моцарта, из которого выбрасывали целые куски и заменяли их веселенькими новыми мелодиями Бишопа. Это потом опера стала очень серьезным делом, почти священнодействием, и ее стали слушать в благоговейной тишине. В эпоху регентства люди считали оперу забавой и обходились с ней по-свойски.

– И что ответил Гофман на эту чушь? – спросил Холлиер.

– Мне кажется, «чушь» – немного слишком сильное слово, – заметила Пенни.

– Подобный юмор совершенно омерзителен! – воскликнул Артур.

– Планше очень свысока относится к прошлому, а я этого терпеть не могу, – сказала Мария. – Он вертит Артуром и его рыцарями, как будто у них нет ни капли человеческого достоинства.

– О, это верно. Очень верно, – согласилась Пенни. – Но разве мы от него чем-нибудь отличаемся – со всеми нашими «Камелотами» [292] «Камелот» – мюзикл (1960) и фильм на его основе (1967) по мотивам серии романов Т. Х. Уайта «Король былого и грядущего» ( The Once and Future King , 1958), пересказывающих рыцарский роман «Смерть Артура» ( Le Morte D’Arthur , ок. 1450–1470) сэра Томаса Мэлори, в свою очередь являющийся интерпретацией легенд о короле Артуре. , «Монти Пайтонами» и прочим? Театралам всегда льстило, когда их много-раз-прапрадедушек представляли идиотами. Иногда мне кажется, что нелишне было бы учредить Хартию прав и свобод для покойников. Но вы совершенно правы: это юмористический текст. Послушайте, что поет Элейна, когда Ланселот дает ей отставку:

– Прямо какая-то лебединая песнь, – заметил Артур.

– А что там с грандиозным патриотическим финалом? – спросил Даркур.

– Сейчас посмотрим… где это? А, вот:

– В этом даже и смысла нет никакого, – сказал Холлиер.

– И не должно быть. Это патриотизм, – ответила Пенни.

– Неужели Гофман положил это на музыку? – спросил Холлиер.

– Нет. Вот последнее письмо, которое, судя по всему, подводит черту. Слушайте.

Дорогой Кембл!

К сожалению, у меня неутешительные новости от нашего друга Гофмана. Как Вы знаете, я послал ему наброски нескольких песен для пиесы об Артуре, с обычными заверениями, положенными либреттисту, что я изменю их любым образом, по его усмотрению, чтобы они легли на сочиненную им музыку. И разумеется, что я напишу дополнительные куплеты для театральных сцен, о которых мы договорились. И когда все это будет завершено, я объединю сцены диалогами. Но, как Вы видите, он упорно застрял на своей idée fixe [293] Навязчивая идея (фр.) . . Я полагал, что причиной наших разногласий служит язык; не знаю, насколько хорошо герр Гофман понимает по-английски. Однако он счел за благо ответить мне именно на этом языке. Прилагаю его письмо.

Достоуважаемый сэр!

Чтобы устранить всякие предпосылки для непонимания, я пишу сии строки на немецком языке с тем, чтобы мой досточтимый друг и коллега Schauspieldirektor [294] Импресарио (нем.) . Людвиг Девриент перевел их на английский, коим я владею не в полном совершенстве. Однако же мои познания в английском языке вполне достаточны, чтобы уловить дух Ваших прекрасных стихов и объявить их полностью непригодными для задуманной мною оперы.

Большим счастьем для меня были великие изменения в музыке, происходившие на протяжении всей моей жизни, – многие музыканты даже великодушно говорят, что и я внес свою лепту в сии перемены. Ибо, как Вы, вероятнее всего, не знаете, я написал изрядное число музыкальных критических статей и удостоился даже похвалы великого Бетховена, не говоря уже о дружбе Шумана и Вебера. Бетховен сожалел впоследствии, что окончил наконец своего «Фиделио» в виде оперы с разговорными диалогами (Singspiel [295] Зингшпиль, комическая опера (нем.) . , как мы это называем). Со времени завершения моей последней оперы «Ундина», которую Вебер столь великодушно осыпал похвалами, я много думал о природе оперы вообще; и ныне – когда мое время истекает по причинам, о которых не буду здесь распространяться, – я испытываю великое желание написать вымечтанную мною оперу или не писать вовсе никакой. И, досточтимый сэр, прошу извинить меня за прямоту, но предложенное Вами либретто вовсе не годится для оперы, как я ее вижу.