Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Настолько, насколько я вообще способен быть счастливым, – ответил Даркур. – Это что-то вроде золотой дымки. Надеюсь, вы тоже счастливы.

– Отчего же нам не быть счастливыми? – сказал Артур. – Нас хвалили, нас превозносили и чесали за ушком совершенно не по заслугам. Я чувствую себя самозванцем.

– Это всё деньги, – сказала Мария. – Наверно, не стоит недооценивать деньги.

– В основном не наши, а дяди Фрэнка, – уточнил Артур. – Сундуки почти опустели. Теперь нужно несколько лет, чтобы резервуар наполнился снова и фонд мог сделать что-нибудь еще.

– О, это ненадолго, – заверила Мария. – В банке говорят, года три. Тогда мы сможем еще что-нибудь сотворить.

– А какую роль вы на этот раз выберете? Меч Рассудительности или Млекоточащую Грудь Сострадания?

– Меч, конечно, – сказал Артур. – Грудь только подставь – обязательно кто-нибудь укусит. Не попробовав, не узнаешь, как трудно раздавать деньги. То есть разумно раздавать. Посмотри на нашу галерею. Сколько нам пришлось драться!

– Да, но драться очень интеллигентно, возвышенно. Ловко жонглируя самолюбием разных людей и их разнообразными интересами, причем иногда приходится делать вид, что ты об этих интересах понятия не имеешь. Приходится вертеться ужом, чтобы никому не пришлось из-за выражения благодарности потерять лицо. Спорю на что угодно: если старина Фрэнсис все это видел, он сейчас катается со смеху. Старый черт ценил иронию. А его большая тайна – ангел-идиот, первая попытка его родителей, – осталась тайной, хотя почти наверняка ее рано или поздно разнюхает какой-нибудь любопытный. Эти всё объясняющие стены на деле объясняют далеко не все.

– Это было приключение, а я всегда жаждал приключений, – сказал Артур. – И опера тоже была приключением. И всем этим мы обязаны дяде Фрэнку, не забывайте.

– Как мы можем об этом забыть? – воскликнула Мария. – Ведь ничего не кончилось. И у Шнак дела идут потихоньку.

– Не так уж и потихоньку, – возразил Даркур. – Да, оперу больше не ставили; пока не ставили, но кое-какой интерес есть. Зато большой главный фрагмент – майское гуляние королевы – уже несколько раз исполняли очень хорошие оркестры, и всегда с упоминанием, что это из оперы. Шнак идет в гору, а Нилла говорит, что возродился даже интерес к Гофману-композитору.

– Знаете, при первой встрече Нилла мне страшно не понравилась, – сказала Мария. – Она так ужасно себя вела на том артуровском ужине. Но она идеальная крестная мать… розовенькая фея-крестная. Она посылает Дэви замечательные деревянные игрушки: поезда, тележки и все такое, и все время просит, чтобы мы привезли его в Париж, повидаться с ней. Не то что этот вонючка Пауэлл. Он пишет иногда, но о мальчике вообще не упоминает. Только о себе, любимом. Надо сказать, что у него дела идут хорошо. Последняя новость была, что он поставил отличного «Орфея» [404] …поставил отличного «Орфея»… – «Орфей и Эвридика» – опера австрийского композитора Кристофа Виллибальда Глюка (1714–1787), созданная в 1762 г. на сюжет греческого мифа об Орфее. в Милане. Клем и тот лучше как крестный отец. Он подарил Дэви книгу артуровских легенд с чудными иллюстрациями – Дэви сможет ее читать лет с десяти. А Пенни подарила первоиздание «Охоты на Снарка». По-моему, эти профессора вообще не понимают, что такое трехлетний ребенок.

– Может быть, эти подарки на самом деле для тебя, – сказал Даркур. – «Снарк» – отличная аллегория нашей затеи с оперой, и наш Снарк в конце оказался только наполовину Буджумом.

– У меня так руки и не дошли до этой поэмы, – вмешался Артур. – Симон, я тебя умоляю – просвети меня, темного. Кто такой Снарк? А Буджум? Наверно, мне следует это знать.

– Но если не прочитаешь, так и не узнаешь. Краткая справка: Снарк – это очень привлекательный объект поиска, который, будучи найденным, может оказаться неожиданно опасным – то есть Буджумом. Для неуемных романтических душ, одержимых изыскательством, любой Снарк может оказаться Буджумом. Это великолепная аллегория всех приключений в мире искусства.

– Аллегория, аллегория… Да, я знаю, что такое аллегория. Симон, это ведь ты повесил ту цитату из Китса прямо над картиной дяди Фрэнка. «Жизнь каждого мало-мальски стоящего человека представляет собой непрерывную аллегорию». Ты на самом деле в это веришь?

– Неужели я тебя не убедил? Это одно из великолепных озарений, какие часты у Китса в письмах. Оно – из обычного письма к брату и сестре о самых заурядных вещах. Всего лишь кусок письма, но какая в нем мудрость!

– Ты меня уже несколько раз убедил, но я каждый раз почему-то разубеждаюсь. Это очень пугающая мысль.

– Не пугающая, а возвышающая, – поправила Мария. – «Жизнь каждого мало-мальски стоящего человека…» – это заставляет задуматься, стоит ли чего-нибудь твоя жизнь, а если да, то в чем ее невидимая тебе тайна.

– Я лучше соглашусь, что моя жизнь ничего не стоит. Мне не нравится думать, что в ней есть какой-то узор, которого я не вижу и, скорее всего, никогда не увижу.

– Не смей говорить, что твоя жизнь ничего не стоит, дорогой, – сказала Мария. – Я лучше знаю.

– Заявлять свои права на аллегорию – это как-то несообразно. Все равно что заказать статую себя самого в обнаженном виде со свитком в руке.

– Китс писал второпях, – сказал Даркур. – Он мог бы с тем же успехом сказать, что в основе жизни человека лежит скрытый миф.

– По-моему, от этого ничуть не легче.

– Артур, ты иногда бываешь страшно ненаблюдателен, чтоб не сказать туп, – заметил Даркур. – По-моему, мы уже достаточно накачались этим превосходным бургундским, чтобы я мог задать тебе очень личный вопрос. После всей этой истории с оперой неужели ты даже не догадываешься, каким может быть твой миф? И Марии, и Пауэлла? Это прекрасный миф, и я, как сторонний наблюдатель, могу подтвердить, что вы его очень элегантно воплотили.

– Ну, если считать, что я играю роль Артура… но это же глупо, только из-за имени?.. Тогда Мария должна быть Гвиневрой, а Пауэлл, наверно, Ланселотом. Но мы совсем не похожи на персонажей артуровской эпохи. И где же твой миф?

Даркур хотел заговорить, но Мария его остановила:

– Конечно, ты его не видишь. Ни один герой мифа не видит себя героем мифа. Они не возглашают направо и налево: «Я – герой мифа!» Миф и его героев видят только внешние наблюдатели, вроде Симона и меня. А сами герои думают, что они простые, обыкновенные парни, которые стараются вести себя как следует в любых обстоятельствах.

– Я просто отказываюсь быть героем, – заявил Артур. – Как можно жить, зная, что ты – герой?

– А у тебя нет выбора, – объяснил Даркур. – Ты вылавливаешь миф из глубин, и он тобой завладевает. Может, он на тебя уже давно глаз положил. Подумай про оперу. Как там говорил Гофман? Мария, ты тогда раскопала цитату.