Исаак Башевис-Зингер - Страсти и другие рассказы

— Ошибка — дело серьезное, — отозвался Леви-Ицхак. — Из-за того, что вместо Камцы на пир без приглашения явился Бар-Камца, был разрушен Иерусалим. Если переписчик сделает в Торе всего одну ошибку, этот экземпляр считается непригодным для чтения. Сто лет назад, а может, и еще раньше жил в Щебжешине один переписчик по имени реб Мешулем. Его все знали. Говорили, что прежде чем написать на свитке Святое Имя, он совершал ритуальное омовение. Вот только брал он за свою работу немерено. Мог запросить пять гульденов, а то и больше за пару филактерий. Бедняки не могли себе позволить пользоваться его услугами, зато богатеи приезжали к нему отовсюду: из Билгорая, Замосца, Янова и Хрубешува. Почерк у него был просто заглядение, не буквы, а жемчужины! Он заказывал чернила и пергаментную бумагу в Лейпциге, выводил каждую буковку. По субботам и в праздники в его доме собиралась молодежь послушать его проповеди. Мой дед тоже бывал у него. Как правило, переписчики — народ не слишком практичный, но у реб Мешулема была голова на плечах. Нередко в случае какого-нибудь спора между старейшинами его просили их рассудить. Кажется, детей у него не было, по крайней мере, я ни одного не помню.

В Щебжешине в те времена жил один богач, реб Мотеле Волбромер. У него был дом на рыночной площади. Он торговал зерном и лесом. И вот пошли слухи, что удача отвернулась от реб Мотеле. Сперва чем-то заболел он сам, потом его жена, потом дети. Затем сгорел их амбар с зерном. Штормовой ветер разметал его плоты на реках Сан и Буг, и реб Мотеле понес большие убытки. Говорят, что, когда на человека обрушиваются несчастья, он должен задуматься о своей жизни. Реб Мотеле был богобоязненным человеком — внимательно прислушавшись к голосу совести, он, конечно, нашел у себя множество прегрешений. Он начал поститься, вставать ни свет ни заря, чтобы до утренних молитв успеть изучить отрывок из Талмуда. Стал делать еще больше пожертвований. Богачи в те времена были другие, не то что сейчас. Но ничего не помогало.

В довершение ко всему какой-то бес завелся у него в доме. Ночью слышались шаги и распутный женский хохот. Двери распахивались сами собой. Когда реб Мотеле собирался ложиться спать, оказывалось, что кто-то оттащил его кровать к противоположной стене. Те, с кем творятся такие дела, обычно держат язык за зубами. Всякие пересуды могут повредить торговле, да и дочерей выдать замуж труднее. Ну и, кроме того, человек до последнего надеется, что все это ему только кажется. Но конечно, в маленьком городке такое долго не утаишь.

У них была кухарка. Она сбежала после того, как демон оттаскал ее за волосы и, простите, перемазал нечистотами. С каждым днем события принимали все более серьезный оборот. Всю ночь с чердака доносился грохот — эти черти перекатывали бочки.

Однажды в четверг старшая дочь реб Мотеле замесила тесто, накрыла его подушкой, чтобы оно поднялось, и легла спать. Проснувшись посреди ночи, она обнаружила тесто в своей кровати. От ее дикого крика переполошился весь дом. Моя бабушка — мир ее праху — жила с ними по соседству и все узнала. Демоны в ту ночь перевернули горшки, осквернили запасы провизии в кладовой, вылили варенье и прочее и даже сбросили с чердака пасхальную посуду.

Однажды демон или бес треснул по окну с такой силой, что полгорода сбежалось. Тайна открылась. Читали «Да снизойдет мир», но злые силы не рассеивались. У реб Мешулема были амулеты древних цадиков. Семья реб Мотеле пришла к нему и отдала немалую сумму, которую реб Мешулем за них потребовал. Амулеты развесили по всем углам, но это только еще пуще раззадорило демонов. Однажды с потолочной балки к ногам реб Мотеле упал тяжеленный камень. Еще чуть-чуть, и он пробил бы ему череп. Камень был раскаленный, как будто только что из печки.

Когда приходит беда, мысли путаются и очень трудно прийти к какому-то определенному решению. Так вышло, что именно в четверг в дом реб Мотеле постучались нищие. Один из них открыл дверь, увидел переполох и спросил: «Что случилось?»

Жена или дочь рассказали ему обо всем, и нищий посоветовал проверить мезузы.

В этот момент реб Мотеле мыл руки на кухне. Услышав слова бродяги, он сказал: «Возможно, он говорит дело».

Но жена сказала: «Мезузы реб Мешулема не нуждаются в проверке».

Однако эта мысль прочно засела в голове у реб Мотеле. Он велел снять все мезузы и стал их осматривать. Его мезузы были в резных футлярчиках. Едва взглянув на первую же мезузу, он испустил горестный стон. Вместо буквы «далет» в слове Эход (Один) стояла буква «рейш», что делало все предложение богохульным. Реб Мотеле обследовал другие мезузы, и все они оказались такими же. И добро бы просто выцвели чернила, так нет — все выглядело так, как будто было написано только вчера. Город загудел. Что тянуть? Все, кто заказывал мезузы у реб Мешулема, обнаружили ту же ошибку. Начали проверять сделанные им надписи на филактериях и выяснили, что и они кощунственны. Стало ясно, что реб Мешулем — тайный последователь Шабтая Цви. Члены этой секты верили, что приход Мессии возможен в двух случаях: либо когда все очистится, либо когда все окончательно загрязнится. Они побуждали евреев грешить, искажали священные книги, подбрасывали человечьи кости в дом раввина, чтобы осквернить его. Эта секта была запрещена еще в стародавние времена Советом Четырех Земель. В ознаменование этого решения зажгли черные свечи и трубили в шофар. Думали, что сектантов почти не осталось — многие из них крестились. Тем не менее кое-кто еще действовал. В том числе реб Мешулем.

Да, я забыл сказать, что на некоторых филактериях он написал демонские прозвища и имя лже-Мессии — Шабтая Цви, чтоб ему пусто было. Окажись Мешулем в то время в городе, его бы разорвали на куски. Но он уехал в Люблин разбирать какую-то тяжбу. Его жена была из простых, левую руку от правой не могла отличить. Толпа перебила все окна в их доме. Если бы рабби их не остановил, они бы и стены сломали. Бедная женщина, она-то в чем была виновата, несчастная душа?!

Оказалось, что реб Мешулем действовал не один. В городе была целая шайка, и, увидев, что их мерзости вышли наружу, они послали гонца в Люблин предупредить Мешулема, чтобы тот не вздумал возвращаться в Щебжешин. Они все убежали, побросав своих жен.

— А что с ними стало потом? — спросил стекольщик Залман.

— Все крестились.

— Их женам разрешили снова выйти замуж?

— Жена крещеного считается замужней женщиной. Кажется, одной из них удалось получить от мужа разводное письмо.

— Крещеному разрешено разводиться?

— По закону он остается евреем.

Меир-Евнух зажмурил один глаз, а другим уставился в окно.

— Меня не удивляет, что князь переиначил имя помещика, — сказал он. — Может, если он и вправду был царским родственником, он считал ниже своего достоинства правильно произносить имя какого-то мелкого польского дворянчика. Что касается секты Шабтая Цви, то они творили свои кощунства нарочно. Это была не ошибка, а злой умысел. А вот мне известна история настоящей ошибки. В местечке Бечове, который весь был чуть больше точки в карманном молитвеннике, жил когда-то знаменитый ученый рабби Бериш. В его иешиве училось ровно десять учеников. Рабби Бериш мог бы иметь сотни учеников, но он решил, что десять — вполне достаточно. Если кому-нибудь из учеников подбирали невесту и он должен был покинуть Бечов, начиналась настоящая борьба за освобождающееся место. Все хотели учиться у рабби Бериша. Богатеи, имевшие дочерей на выданье, съезжались в Бечов со всей Польши, чтобы подобрать женихов из учеников иешивы. В моем детстве лучшим учеником рабби Бериша считался сирота по имени Габриель Маковер. Этот Габриель так полюбил рабби и его метод обучения, что отказался от помолвки с неместной, потому что не мыслил себя без своего учителя. Бечов — бедное местечко. Там жил только один богач — реб Хаим Пинчевер, тоже ученый. Говорили, что книги у него — в шелковых переплетах. Когда-то он тоже ходил в иешиву рабби Бериша. У рабби была только дочь, а наследника не было. Все его сыновья умерли в младенчестве. Короче говоря, Габриеля женили на дочери реб Хаима Пинчевера, и весь Бечов танцевал на их свадьбе. Стало ясно, что со временем Габриеля сделают преемником рабби.